Евграф Аристархович замер на полушаге.
— Ермоловщина?
— Да хоть и так, если угодно. Алексей Петрович в подобных делах поболее нашего понимал.
— Завидное уважение, — ревниво изрек полковник.
Туманов оживился.
— А как прикажете? Он за каждого солдата с горцев три шкуры драл! Те, когда русский барабан слышали, сами со скал прыгали. А которые не успевали — с русскими штыками знакомились. «На стороне воевать легко, — говаривал он, — а когда война приходит в твою саклю, диспозиция уже меняется».
— Вы так рассказываете, будто сами слышали.
— Я, разумеется, в те времена под стол пешком ходил, но старики все в точности передали, — Илья Петрович побряцал ножнами висевшего на боку палаша, — вместе вот с этим…
Евграф Аристархович остановил его жестом.
— Ну, полноте, голубчик, полноте. Опальный генерал, декабристов поддерживал и все такое. Не будемте.
— Не будем, — кивнул Туманов. — Пушкин, между прочим, тоже поддерживал. И тоже на Кавказе бывал. И Марлинский, и Лермонтов.
— Увольте, голубчик, увольте. Что ж у вас все примером-то: дуэлянты да бунтари. Не будемте.
— Не будем, — вновь согласился Илья Петрович. — Кстати, Лермонтов в драгунском полку служил, в Нижегородском, у наших соседей. С отрядом охотников на дела ходил.
Евграф Аристархович недовольно поморщился.
— Ну, и замечательно. Давайте, однако ж, о своем полку попечемся.
— Что я и предлагаю. Амонат и размен. У нас, к прочему, тело татарина имеется. Полтора к одному — неплохие условия.
— Что значит — полтора?
— Один живой, другой дохлый, — пояснил Туманов.
Полковник брезгливо скривил губы, чем добавил к уже сморщенной гримасе выразительный штрих (наверное, так выглядит человек, укусивший зеленое яблоко и наступивший на гвоздь одновременно).
— Фу, как вульгарно, право. Зачем же вы эдак — люди, все-таки. Ну, да Бог с ними, — быстро отошел он, махнув рукой…
— Аллах.
— …Тем паче. Ну, допустим, возьмете вы кого-либо в залог. Почем знаете, что этот человек имеет отношение к похитителям?
— Тут многие — родственники меж собой, иль кунаки. Хотя есть и враждующие. Мои драгуны сейчас выясняют, сквозь чей аул татары шли. Овцу ведь откуда-то взяли? Не с гор же ее притащили. Засаду, имейте в виду, тоже обстоятельно подготовили: с местом ознакомились, наблюденье провели, не в один день, я думаю. Значит, у кого-то останавливались. Обязательно есть связь с аулами, обязательно.
— Ну, хорошо, — сдался полковник, — будь по-вашему. Планируйте набег тремя эскадронами.
— Благодарю, — кивнул Илья Петрович, поднимаясь.
— Сил хватит?
— Вполне.
— Может, запросить пехоту?
— Мы сами по-пехотному умеем. К тому же, аулы мирн
Алексей волновался необычайно. Первое дело, и сразу — в ночь. Тут бы днем не оплошать, а в темноте — куда уж. Прошка вернулся из разъезда, сообщив обнадеживающую новость. В одном из мирн
— Твоя задача, Алексей, не потерять меня из виду, — говорил он, пристраивая за спиной пистолет. — Находись подле, смотри, чем занимаюсь, повторяй то же самое. К тому же, аул мирн
Когда эскадроны вытянулись в линию, появился Евграф Аристархович на молодой кобыле арабских кровей. За ней на пегом мерине трусил верный Кондратий. Вид его был устрашающ. За плечами — две, крест на крест, винтовки. Сзади за поясом — пара пистолетов. Спереди — сабля и кинжал. За голенищами сапог — по ножу. Казалось, и в руках у него должно быть две плети. Но нет, обходился и одной.
— Что, ребятушки, готовы? — спросил негромко полковник.
— Так точно, — забасили драгуны.
— Ну, тогда, с Богом, — махнул он перчаткой и вклинился посередь строя…
Эскадрон Туманова шел в авангарде колонны, указывая дорогу, неся головной дозор. Начинало темнеть. Ночь грозилась рухнуть вот-вот. Но пока был виден дальний косматый лес, лощина, в которую спускался отряд, невысокие взгорья по флангам, слышалось мягкое щебетанье засыпающих пичуг.
— Лучше б у вас была светлая лошадь, — негромко сказал Алексей, тащась за Ильей Петровичем, словно хвост, — а то вашего ворона и в сумерках уже не различить.
— В том и выгода, — улыбнулся Туманов. — Темная шапка, темная бурка, темный конь — нет меня для врага.
— И для своих тоже.
— А ты меня по палашу узнавай. Видишь его?
Алексей опустил взгляд. Действительно, на эфесе матово поблескивала серебряная отделка.
— Пока вижу.
— А враги — нет.
Утверждение, конечно, сомнительное — глаза у всех людей одинаковы — но стоит ли возражать. Похоже, командир приписывал своему оружию чрезвычайные качества — пусть тешится, жалко ли. В службе это — не помеха. Меж тем, вокруг стало совершенно черно: то есть, не так, будто б вы просто зажмурились, а накрылись при том двумя одеялами и спрятались в темной, без окон и дверей, комнате. Можно ли здесь воевать, когда собственного носа не видно? Налети сейчас басурмане, и что прикажете делать, в кого стрелять? Благо, обострился слух. Различались даже самые тихие движенья. И вот что интересно: в полной мгле звуки ясно разделялись на свои и чужие. Тут фыркнул конь, лязгнуло оружие — свои. Там зашелестели кусты, скрипнули деревья — чужие. Почему-то ни стрекот цикад, ни звон лягушек (на Кавказе они квакают иначе, чем в России — будто с протяжным акцентом) не вызывало в душе умиротворенья. Природа казалась такой же враждебной, как и обитавшие здесь люди.
Неожиданно впереди послышался отрывистый шепот: «Чи, чи, чи», словно осипший воробей зачирикал. Туманов резко натянул поводья, негромко сказав: «Стоять». Леденец не сумел вовремя затормозить и, отклонив голову (успел же, мерзавец), врезался в мощный круп воронца. Алексей с разгона поцеловал его в хвост.
— Подлец! — невольно вырвалось из набитого конским волосом рта.
— Ты кого обласкал? — поинтересовался Илья Петрович.
— Леденца.
— Что, на ногу наступил?
— Понимаю ваш упрек его росту, но хочу заметить, что сегодня на горке он многих скакунов за спиной оставил.
— Ладно тебе, — хохотнул Туманов. — Нормальный конь, обыкновенный рост. По сравнению с ишаком, так великан.
— Вот именно, — буркнул Алексей вытирая лицо. — А почему остановились?
— Дозор просигналил.
— Это чириканьем, что ли?
— Угу.
Невдалеке тихо крякнула утка.
