который раз, вмешалось
Провидение. Наследный принц, единственный сын короля, внезапно скончался. Вслед за ним приказал долго жить и сам король.
На престол взошел томившийся доселе в тюрьме королевский племянник Мануэль. А этот Мануэль был поразительно удачлив. Он так и вошел в историю как Мануэль I Счастливый. При нем Португалия стала — ровно на одно поколение — великой мировой державой, повелительницей Востока. А почему? Может быть, и потому, что Мануэль проявил к несчастным беженцам добрые чувства. То ли тяжелая школа жизни в опале его так воспитала, то ли сам сообразил, что для великодержавных деяний требуются немалые людские ресурсы, которых в небольшой Португалии совсем мало. Так или иначе, евреям было разрешено остаться.
И все было бы ничего, да задумал Мануэль жениться, а выбор его был весьма ограничен религиозными критериями, его женой могла стать только инфанта испанского королевского дома. И с выбором королевской невесты случилось у евреев настоящее «еврейское счастье».
Изабелла Арагонская, как истинная наследница католических величеств, твердо заявила жениху, что нога ее не ступит в страну, где живут нехристи-евреи. Одним словом — либо евреи, либо испанская принцесса.
Мануэль оказался перед нелегкой дилеммой. С одной стороны, евреи ему были нужны. Колониальные владения росли, людей катастрофически не хватало, и в этих условиях предприимчивый и образованный народ был отнюдь не лишним. С другой стороны — столь блестящие династические перспективы… Нельзя ли найти компромисс? Мануэль вызвал к себе лидеров еврейской общины и предложил следующую сделку: евреи крестятся — так, для соблюдения внешнего приличия (то есть дома, господа, делайте что хотите), а он, Мануэль, за это обязуется в течение 20 лет инквизицию не вводить. А что потом? Потом видно будет. А если не согласятся? Ну, тогда — изгнание.
В общем, все вернулось на круги своя, от чего уехали, к тому и приехали… Хотя на этот раз вставшая перед евреями проблема выглядела менее фатальной. Кое-какой опыт имелся. Было совершенно ясно, что, допустим, в Турции евреям рады. Чтобы понять турецкий подход к проблеме, достаточно процитировать султана, сказавшего по поводу изгнания евреев из Испании примерно следующее: «И вы еще называете Фердинанда мудрым? Да ведь он разоряет свои владения и обогащает мои!» Часть беженцев из Испании успела к тому времени обосноваться в Турции, так что было кому помочь. Короче, можно было сказать «нет» португальскому королю с гораздо большей уверенностью, чем в свое время — испанскому.
И Мануэль услышал это самое «нет». Большинство евреев отказалось креститься и предпочло изгнание. Но король вовсе не хотел
отпускать евреев. Тех, кош не удалось окрестить добром, попытались окрестить силой. Хватали еврейских детей, отнимали от родителей, крестили. И тут Мануэль столкнулся с невероятным еврейским упорством. Дети убегали, взрослые умирали на дыбе — конечно, были и отрекшиеся, но добиться массового крещения так и не удалось. В конце концов Мануэль сдался и отпустил не пожелавших креститься в Турцию.
Однако вернемся в Португалию. Препятствий для брака Мануэля Счастливого больше не существовало, и он благополучно состоялся. На беду. На беду породнилась португальская династия с проклятым судьбой и евреями испанским королевским родом. Впрочем, сам Мануэль до тех несчастий не дожил.
После смерти Мануэля Счастливого для португальских маранов время шуток закончилось. Пришла инквизиция.
Начиная с 1536 года инквизиция вела яростную кампанию, жестокость которой постоянно возрастала. Несчастных преследовали в городах и деревнях, в лесах и горах. Запылали костры, в отчетах об аутодафе часто не указывается, что именно послужило причиной смертного приговора «новым христианам», с какой именно молитвой на устах они умирали… После сожжения 14 октября 1542 года двух десятков еретиков печально знаменитый инквизитор Лиссабона высоко оценил их мужество: «Ничто так не удивило меня, как зрелище того, что Господь вложил столько твердости в слабую плоть; дети присутствовали при сожжении своих родителей, а жены при казни своих мужей, но никто не кричал и не плакал; они прощались и благословляли друг друга, как если бы они расставались, чтобы встретиться на следующий день».
Евреи снова были вынуждены бежать, что называется, куда глаза глядят. Те, у кого на бегство не было денег или энергии, забивались в самые дикие и укромные уголки Португалии, где остатки маранизма сохранились вплоть до нашего времени. В списке кандидатов на «куда глаза глядят» оказались Нидерланды, тогдашний очаг европейской свободы, и другие протестантские страны, территории Южной Америки. Там беженцы мараны здорово подняли экономику, например, наладив производство сахара в торговых масштабах.
Что касается религии маранов, то за маскирующим иудейское содержание христианским фасадом, который отныне был неизбежен, она постепенно изменялась вплоть до своеобразного синкретизма, названного их историком Сесилом Ротом «маранской религией». Рот сообщает нам, что некоторые тайные иудеи Португалии в конце концов сохранили от иудаизма только веру в то, что спасение (понимаемое на христианский манер) возможно, если соблюдать Закон Моисея, а не Закон Христа, и что у них были свои собственные святые, «святая Есфирь» или «святой Товит» (в ортодоксальном иудаизме нет и не может быть понятия, равного христианскому «святому»). Теология большинства из них не была столь синкретической, но, вынужденные подражать христианскому образу жизни, все мараны должны были отказаться от очевидных знаков и осязаемых проявлений иудаизма, в первую очередь от обрезания — самые упорные делали себе обрезание на смертном одре, — а также от еврейских книг. В качестве священной книги им оставалась доступной только христианская Библия; они отбрасывали Новый Завет, но внимательно читали апокрифы, а некоторые даже находили там оправдание своему вероотступничеству, своего рода карт-бланш на демонстративное почитание иностранных богов при том, что в глубине своего сердца они хранили верность Богу Израиля.
В самом деле, в отличие от своих испанских предшественников XV века, португальские мараны очень точно соблюдали все обряды католицизма, ходили к мессе и исповедовались, так что с полным правом они могли хвалиться, что ведут «очень христианский образ жизни». Они так сильно прониклись этим образом жизни, что в дальнейшем, оказавшись в протестантских Нидерландах, открыли свою тайную приверженность иудаизму, только когда возникла угроза, что их вышлют как католиков. Их маскировка была достаточно совершенна для того, чтобы Йосель Росгеймский, «регент» евреев Германии, в 1536 году посетивший Антверпен, бывший крупным центром маранов, смог написать: «Это страна, в которой нет евреев».
Каким же образом передавались из поколения в поколение традиции маранов? Разумеется, не могло быть и речи об откровенности с раннего детства, когда дети еще не умеют держать язык за зубами. Чаще всего это происходило в отрочестве, и даже, по-видимому, обряд
Но в то же время маранизм сохранялся благодаря не только этой тайной верности экзальтированных мистиков и женщин, но вследствие разумного выбора молодых людей и зрелых мужчин, чьи протесты он выражал или чьи сомнения он отражал. Их происхождение было крайне смешанным, а иногда среди них даже попадались потомственные христиане. Это нам известно благодаря архивам инквизиций, которая заботилась о том, чтобы как можно точнее установить генеалогию обвиняемых. О том же свидетельствует и традиция маранов, почитающих память мучеников, таких как францисканский монах Диогу де Ассунсау, сожженный в 1603 году, среди предков которого был только один еврей, или верховный судья Жиль Вас Бугалью, потомственный христианин, примкнувший к мессианской секте и сожженный в 1551 году. Маранизм мог возродиться и распространяться среди новообращенных христиан чистого происхождения самыми различными путями: являясь свидетельством верности у одних, он мог выражать конфликт поколений у других, когда обратившийся в иудаизм сын противопоставлял себя преданным христианству близким.
При чтении знаменитой биографии Уриэля да Косты именно так выглядит история его жизни. Он покинул христианскую семью в Португалии, чтобы стать иудеем в Амстердаме, затем погрузился в какую-то
