— Естественно. Дай мне минуту подготовиться…
Взойдя на перевал пятидесятилетия, Фандорин решил, что не будет спускаться по закатному склону, как это делают люди, заранее смирившиеся с возрастным увяданием, а будет карабкаться выше. Глядишь, окажется, что высшая точка жизни еще впереди. В канун каждого нового года он ставил перед собой две новые задачи на ближайшие двенадцать месяцев: одну для тела, другую для духа. Вот и получилось, что на шестом десятке Эраст Петрович достиг бо?льших успехов в самосовершенствовании, чем за всё предыдущее существование. Иногда самому становилось удивительно, сколько новых возможностей — интеллектуальных и физических — обнаружил он в себе за эти восемь лет. Правы мудрецы, утверждающие, что большинство людей используют ресурсы, заложенные в них Богом или природой, лишь в очень малой степени — слегка зачерпывают верхний слой, почти никогда не касаясь глубинного, где и таятся главные сокровища. Чтобы добраться до этих залежей, нужно как следует поработать, но усилия эти щедро вознаграждаются.
«Физическую» программу 1914 года Фандорин решил посвятить шлифовке тонкого и сложного искусства «нимподзюцу», разработанного средневековыми ниндзя. «Искусство потайной ходьбы» — наука необычайно трудная. Настоящий мастер может перемещаться до такой степени бесшумно, что даже самый острый слух не уловит ни единого звука. Однажды учитель, облачившись в черное и вымазав сажей лицо, продемонстрировал юному Эрасту Петровичу возможности «нимподзюцу»: пробежал ночью вдоль всей цепочки часовых, охранявших дворец микадо. Никто и головы не повернул, хотя сэнсэй совершил свою прогулку у них прямо перед носом.
Это «дзюцу», как всё у японцев, представляло собой целую философию — как достичь гармоничного слияния с тканью мира. В свое время юный Эраст Петрович был не готов постичь истинный смысл бесшумности, из всех потаенных наук эта давалась ему хуже всего. Учитель был терпелив и снисходителен. Говорил, что западные варвары по своей конституции и духовной температуре мало пригодны для «нимподзюцу». Они как дикая трава в поле: чуть подует ветерок — начинают шелестеть. Сердце у них громко стучит, дыхание не слушается. А нужно превратиться в камень. В двадцать пять лет Фандорин превращаться в камень еще не умел, вот теперь и наверстывал.
Маса относился к этим занятиям с горячим одобрением, поскольку, следуя примеру господина, проходил собственный курс самосовершенствования — оттачивал «бэндзюцу», «искусство бича». Термин он изобрел сам, японские ниндзя до такой науки не додумались. Однако в свое время, путешествуя по Дикому Западу, Маса восхищался тем, как ловко орудуют бичами американские ковбои. Никакой практической пользы в этом его нынешнем увлечении не было, просто японцу нравилось щелкать четырехметровой кожаной косицей и сшибать ею всякие мелкие предметы. Он уже мог снять нагар со свечи, не погасив пламени; шлепнуть на обоях муху, не оставив пятна; сдуть у господина пылинку с плеча. Это дурацкое хобби Фандорин терпел только потому, что оно помогало делать рэнсю.
Доведя сердцебиение до одного удара в две секунды и «утопив» дыхание, так что диафрагма почти перестала двигаться (это называлось «дышать кожей»), Эраст Петрович прошелестел:
— Можно.
В тот же миг Маса нанес молниеносный удар по тому месту, где стоял господин, — только господина там уже не было. Совершенно беззвучно он отскочил на сажень в сторону.
Хвост кусачей змеи разочарованно пополз по паркету назад, к столу. Маса навострил уши, пытаясь определить, в какую сторону переместился Фандорин.
— Как же я соскучился сидеть здесь один, — с обманчивой ленцой, да еще позевывая, болтал слуга. — С вашей стороны было жестоко уезжать без меня. Лишь одно обстоятельство немного скрасило мою печаль.
— Какое же? — поинтересовался Эраст Петрович, падая на пол.
Бич хлопнул по стене у него над головой. Фандорин без шороха, без шелеста откатился в угол и вскочил.
— В меня влюбилась очень-очень красивая женщина Курася из швейной мастерской на улице Покуровка.
Маса был повернут в ту сторону, где Эраста Петровича уже не было, но это ничего не значило. Японец отлично умел лупить своей длинной плеткой и через плечо. Поскольку женскую красоту Маса масштабировал по весу и объему — чем больше, тем краше, — если «Курася» (очевидно, «Клаша») считалась у него «очень-очень красивой», это означало, что в ней никак не меньше пяти пудов веса.
Поняв, что не заинтриговал господина своим сообщением и что ответа не будет, Маса сменил тему.
— А помните, как в прошлом году в меня была влюблена красивая Фурося?
Эраст Петрович молча пожал плечами.
— Наверное, не помните, дело давнее. Так вот, Фурося родила мальчика и хотела отдать его в Воспитательный дом, но передумала, потому что я обещал положить на имя младенца (забыл спросить, как она его назвала) тысячу рублей. Вы ведь дадите мне тысячу рублей, господин?
— Тысячу?
Хлоп по плинтусу. Мимо!
Фандорин, мелко переступая, заскользил вдоль стены.
— Дам, конечно. Только п-прошу тебя… — Прыжок, удар по пустоте. — …Будь аккуратней, иначе ты меня разоришь.
На этот раз бич описал хитрую длинную дугу, охватившую половину гостиной, но Эраст Петрович уже находился на противоположном конце комнаты.
Маса задумался — что-то вспомнил.
— Скажите, господин, а у вас может быть сын? Лет десяти или двенадцати?
— Почему ты… — скачок — …спросил?
— Несколько дней назад приходил странный мальчик. Похожий на вас. Спрашивал, где вы. Такой потерянный. Будто искал отца.
Фандорин усмехнулся. Слуге давно уже не удавалось зацепить его бичом по-честному, поэтому в ход шли всякие хитрости, призванные ослабить концентрацию. Маса мечтал о том, чтобы у господина появился сын или хотя бы дочь, и сильно осуждал Эраста Петровича за бездетность.
— А еще пришло письмо от вашей супруги.
В левой руке сидящего появился конверт.
Эраст Петрович слегка поморщился.
— Письмо ты, разумеется, прочел?
Конверт был запечатанный, но Фандорин хорошо знал повадки своего помощника. Маса, конечно же, прочитал, а конверт заклеил ради соблюдения приличий, которые, с его точки зрения, являются фундаментом бытия.
Бич чуть покачивался. Эраст Петрович тоже — на цыпочках.
Вздохнув, Маса разжал кулак, придерживая рукоять двумя пальцами. Понял, что сегодня ему не повезет. На риторический вопрос он не ответил.
— Что-нибудь важное? — спросил Фандорин.
— Мне так не показалось. — Дипломатичное пожатие плечами. — Если бы случилось что-нибудь важное, Симон-сан прислал бы телеграмму. Вы не хотите читать письмо, господин? Я могу пересказать его своими словами. А могу и не пересказывать. Письмо написано ради последней строчки — вам будет довольно прочесть только ее.
Он протянул конверт, Эраст Петрович, полагая, что рэнсю уже закончено, шагнул вперед.
Точный удар обжег ему спину и плечо.
— Ты что?! Мы ведь закончили!
— Мы заканчиваем, когда вы скажете «фусё», а вы этого не сказали, — засмеялся японец.
Он снова занес бич, и Фандорин быстро сказал:
— Всё, всё!
— О, как приятно побеждать! Бацу!
Это означало «штраф»: сорок четыре приседания, держа победителя на плечах.
