дополнительное удовольствие! И у вас еще хватает нахальства мило спрашивать меня, почему это я молчал и не рассказал вам сразу, как пай-мальчик, о своей беде… Бог ты мой!
— Ладно, оставим эту тему. А как вы провели сегодняшний день? — сухим тоном спросил Аллейн.
— Ага, вы снова за свое! — взвыл Легг, чуть не плача. — Вот оно! Все это мерзость, мерзость!
— Ну да, небольшое недоразумение, — заметил Аллейн саркастически.
— Недоразумение! — в жалкой ярости крикнул Легг. — Не надо, не надо так со мной говорить, сэр! Неужели вы не знаете, кто я такой? Знаете ли вы, что до моего несчастья я был крупнейшим финансовым специалистом Англии? Скажу вам прямо, что на свете есть только три человека, которые вполне понимают, что за события произошли при кризисе двадцать девятого года, и среди этих трех — ваш покорный слуга! И если бы я не поверил некоторым титулованным олухам царя небесного, то был бы сейчас в состоянии попросту послать вас, милейший, заниматься своими прямыми обязанностями, а не охотиться за выдающимися подданными Ее Величества! Или я просто бы уволил вас со службы, да еще и присвистнул бы вдогонку: «легавый — жопой слюнявый!»
Ненависть и сила этих слов Легга заставили несчастного Аллейна отшатнуться. Он вспомнил невесть откуда всплывшую в памяти песенку:
Аллейна передернуло. Он постарался собраться и потребовал у Легга показаний. Легг уже сник и покорно рассказал, что весь день провел за упаковкой своих бумаг, обуви и одежды в чемоданы, а чемоданы потом прилаживал в свою маленькую машину. Кроме того, он написал несколько писем. Письма, впрочем, Аллейн уже видел и пришел к выводу, что они совершенно безобидны.
Вошел Оутс, из ноздрей которого все еще торчала вата.
— Заберите его в участок, Оутс, — приказал Аллейн. — Мистер Легг арестован за оскорбление действием.
Легг взвыл:
— Я требую отпустить меня под залог!
— Об этом может позаботиться мисс Даррах.
— Но я не убивал его! Я знаю, к чему вы клоните! Но я не убивал его! Я могу поклясться!..
— Вы арестованы вовсе не за это, а за оскорбление действием полицейского, — еще раз устало объяснил Аллейн.
Он был почти счастлив, когда орущего и дергающегося Легга наконец вывели под белы рученьки. На прощанье Харпер сказал Аллейну:
— Вас просил к телефону полковник Браммингтон, когда вы метались вокруг своего Фокса… Он, возможно, и хотел бы приехать, но… У него снова сломалась машина! Черт побери, человек его положения, его зарплаты и вообще, почему бы ему… — Харпер осекся. — Ну ладно. Короче говоря, он попросил меня заехать за ним и привезти его сюда. Что из этого выйдет — хрен его знает… Вообще, наш полковник трепется обычно о чем угодно, только не о деле…
— Я пойду взгляну еще раз на Фокса, — пробормотал Аллейн. — Если он в порядке, я поеду с вами в Иллингтон. Я хотел бы попросить доктора еще раз осмотреть Фокса…
Аллейн развернулся на каблуках и нос к носу столкнулся с Фоксом, который стоял в дверях, полностью одетый, с тросточкой через локоть и в котелке…
Глава девятнадцатая
Полковник Браммингтон в роли доктора Ватсона
— Я готов к исполнению своего долга, — выпалил Фокс, покачиваясь.
— Вы, старый и гнусный тип, — заорал Аллейн. — Немедленно отправляйтесь назад в постель!
— При всем уважении к вашему мнению, сэр, я туда не собираюсь. Я провел там несколько достаточно незабываемых часов и вполне пришел в себя. Если…
— Никаких если, старина Фокс, — мягко сказал Аллейн. — Неужели мы поссоримся по столь несущественному поводу, как состояние вашего здоровья?
— Надеюсь, нет, сэр. Точнее, уверен, — молодецки ответствовал Фокс. — Мы с вами в паре вот уже шесть лет, и за все эти годы с вашей стороны ни единого нокаута и даже дурного слова…
— Идите в постель, дерьмо собачье!
— Вот я и говорю, ни единого дурного слова…
Сыщики некоторое время остолбенело таращились друг на друга, потом Аллейн ловким приемом усадил Фокса в крякнувшее кресло, а Ник Харпер почел за благо незаметно удалиться из комнаты на цыпочках. Однако на пороге его застал голос Аллейна:
— Послушайте, Ник… Вас не затруднит привезти полковника Браммингтона сюда? Опишите ему некоторые тяжелые… гм! Пудов в шесть… Одним словом, крайне тяжелые обстоятельства, из-за которых я не имею пока возможности покинуть «Перышки»…
— Ерунда, я в полном порядке и… — начал Фокс, но Аллейн оборвал его:
— Помолчите! Кто, в конце концов, здесь старший по званию?
Харпер вышел.
— Сопротивление дисциплине, — ядовито напомнил Аллейн, — согласно семнадцатому пункту закона о полиции приравнивается к основаниям для недоверия…
Фокс вдруг покачнулся в кресле, хотя, похоже, не столько от осознания тяжести содеянного (то бишь неподчинения начальству), сколько от слабости после промывания кишечника…
— Я намерен вернуться вниз, в отдельный зал, — сказал Аллейн. — И если вы, Фокс, попытаетесь сдвинуть свою тушу хоть на дюйм из этого кресла, то черт меня дери, если я вас не подведу под статью!
— Тогда я возьму полковника Браммингтона в свидетели, в соответствии с пунктом семнадцатым! — ответствовал Фокс, после чего закрыл глаза и, похоже, заснул. Аллейн не стал более испытывать судьбу и тихонько вышел.
В отдельном зале внизу Оутс, явственно борясь со сном, геройски нес вахту. Мисс Даррах вязала в своем любимом закутке. Периш стоял, заложив руки в брюки, у запертых ставней. Кьюбитт черкал тушью в блокноте, который всегда носил в кармане. Эйб Помрой угрюмо сидел в углу. На глупом лице мистера Нарка застыло выражение обиды. Почему его считают таким болваном?
— Можно открывать бар, мистер Помрой! — заявил Аллейн. — Никто никого более в этой комнате не задерживает. Однако в настоящее время никто из вас не имеет права покидать «Перышки» до распоряжения полиции. Это не касается, впрочем, мистера Нарка. Он может идти домой.
С лестницы послышался глухой перестук шагов, и в комнату, ведя Легга, вошли Харпер и второй полисмен, Тэйтс. За тем, как уводили арестованного Легга, проследили шесть пар глаз.
Неожиданно мисс Даррах воскликнула вслед Леггу:
— Не бойтесь, приятель! Все это чушь собачья! Я еще поборюсь за вас!
Тут рванулся и Билл:
— Мне надо поговорить с ним!
— Естественно, — не меняя тона, проронил Аллейн.
— Мне очень жаль, что все так повернулось, товарищ! — горячо вскричал Билл. — Конечно, сплошное беззаконие, ничего больше! Но для партии, вы знаете, эти преступные законы не имеют значения! Мы
