другом росло с каждой милей, а Трой с удивительной быстротой совершенствовалась во французском. Ехали весело, получая удовольствие от общения друг с другом, время пролетело незаметно, и, когда внизу показалось скопление желтых и розовых домов, они с трудом поверили, что перед ними Роквиль.
С дороги, круто пошедшей вниз, Рауль свернул на узкую боковую улочку, где находился рынок. Связки сухих бессмертников зазывно покачивались на крышах прилавков, а запах тубероз смешивался с дивным ароматом овощей и фруктов. По словам Рауля, сейчас на рынке можно было встретить весь город, и он то и дело громко, не стесняясь, приветствовал многочисленных знакомых. Агата чувствовала, что настроение у нее улучшается. Рики же затих, что у него являлось признаком необычайного довольства. Он глубоко вздохнул и положил одну руку на колено Рауля, а другую с зажатой в ней козочкой — на колено Трой.
Они ехали по тенистой улице, стены домов были леденцово-розовыми, лимонными или голубыми. Между балконами на веревках сушилось белье.
— Улица Фиалок, — сказал Рауль, кивнув в сторону дорожного указателя, и вскоре затормозил. — Номер шестнадцать.
Трой сообразила, что он предоставляет ей возможность навестить мистера Гарбеля, а если она к тому не склонна, запомнить, где он проживает. Она заглянула в открытую дверь, внутри было темно и ничего не видно. Кучка ребятишек окружила машину. Они переговаривались на непонятном местном диалекте и с вызывающим видом пялились на Рики, который словно окаменел.
Рауль явно был готов вызваться проводить Трой. Перспективу остаться в машине одному Рики наверняка воспринял бы с ужасом. Трой удалось высказать намерение отправиться одной. «Оставлю записку», подумала она и сказала сыну:
— Я на минутку. Ты побудешь с Раулем, милый.
— Ладно, — согласился Рики, сохраняя безразличный вид, предназначенный для незнакомых детей. Он напоминал ощетинившегося пса, который виляет хвостом, услышав голос хозяина, но воинственной позы не меняет. Рауль прикрикнул на ребятишек, пытаясь возгласами «Кыш! Кыш отсюда!» отогнать их от машины. Они немного попятились назад, нахально передразнивая его. Рауль вышел и, открывая дверь для Трой, снял фуражку, словно сопровождал особу королевской крови. Подобный знак уважения произвел впечатление на большинство ребятишек, но двое самых дерзких разразились жалобным речитативом попрошаек. Рауль их утихомирил.
Входная дверь в дом номер шестнадцать была приоткрыта. Трой распахнула ее и прошла по замызганному кафельному полу к лифту, рядом с которым в ряд висели почтовые ящики. Над каждым ящиком была табличка с именем, написанным от руки или отпечатанным на машинке. Трой принялась искать глазами нужное имя, как вдруг за ее спиной раздался голос: «Мадам?»
Вздрогнув от неожиданности, Трой обернулась. Дверь каморки, расположенной напротив лифта, приоткрылась, ее придерживала грязная рука, унизанная кольцами. Кроме руки, Трой разглядела тяжелые складки черного атласного платья, ряды разноцветных бус, три четверти полного лица и взбитые в пышной прическе волосы.
У Трой возникло ощущение, словно ее поймали за не совсем пристойным занятием. Все, что она знала по-французски, немедленно вылетело у нее из головы.
— Pardon, — заикаясь проговорила она. — Je desire… je cherche… Monsieur Garbel… le nom Garbel[7].
Женщина произнесла нечто, оставшееся для Трой загадкой. Тогда она сказала: «Je ne parle pas Francais» и добавила, подумав: «Malheureusement»[8]. Женщина издала звук, в котором явственно слышался ропот на судьбу, и вперевалку выползла из каморки. Она была необычайно толста и при ходьбе опиралась на палку. Ее глаза напоминали черные смородины, утонувшие в сыром тесте. Она ткнула палкой в один из верхних ящиков, и Трой вдруг узрела до боли знакомый почерк, выцветшие чернила и надпись «П. Е. Гарбель».
— Ah, merci[9], — воскликнула Трой, но толстуха презрительно покачала головой и повторила фразу, которую она уже говорила прежде. На этот раз Трой кое-что сумела разобрать: «Pas chez elle… il y a vingt-quatre heures»[10].
— Нет дома? — громко переспросила Трой по-английски. Женщина пожала массивными плечами и направилась обратно в каморку.
— Могу я оставить записку? — прокричала Трой в широкую спину и, напрягши память, выпалила: — Puis-je vous donner un billet pour Monsieur?[11]
Женщина посмотрела на нее как на сумасшедшую. Трой порылась в сумочке и вытащила записную книжку и огрызок карандаша, при этом наброски портрета Рики, сделанные в поезде, упали на пол. Толстуха не без интереса взглянула на них. Трой быстро нацарапала: «Заходила в 11.15. К сожалению, не застала вас. Ждем завтра к обеду в Королевской гостинице», подписалась, сложила листок и вывела сверху «мсье П. Е. Гарбель». Отдав записку толстухе (по-видимому, консьержке?), Трой наклонилась, чтобы собрать рисунки, и едва не уткнулась носом в пыльный подол, сомнительной чистоты нижние юбки и разбитые туфли. Выпрямившись, она увидела, как консьержка водит толстым пальцем с траурной каймой под ногтем по имени адресата. «Наверное, не может разобрать мой почерк», — мелькнуло в голове у Трой, и она принялась тыкать то в табличку над ящиком, то в записку, натужно улыбаясь и кивая головой.
— Гарбель, — повторяла Трой, — Гарбель.
Она вспомнила о чаевых и вложила в пухлую руку двухсотфранковую бумажку. Эффект был мгновенным. Женщина расплылась в улыбке, показав черные гнилые зубы.
— Мадемуазель, — сказала она, игриво помахивая запиской.
— Мадам, — поправила ее Трой.
— No, no, no, no, Mademoiselle[12], — настаивала толстуха с притворной любезностью.
Трой решила, что ей хотят сделать комплимент. Она попыталась изобразить укоризненный взгляд, а затем, вяло махнув рукой, ринулась к выходу.
Рики и Рауль, сидя в машине, были заняты оживленной беседой. Трое самых отчаянных мальчишек расположились на подножке автомобиля, остальные играли в чехарду, явно желая привлечь к себе внимание.
— Милый, — сказала Трой, когда они тронулись с места, — ты говоришь по-французски гораздо лучше меня.
Рики скосил на нее хитрый взгляд, глаза у него были ярко голубыми с черными, как и волосы, ресницами.
— Naturellement![13] — произнес он.
— Не строй из себя бог знает что, Рики, — рассердилась мать. — Ты чересчур высокомерен. Наверное, я тебя плохо воспитываю.
— Почему?
— Опять?! — грозным тоном отозвалась Трой.
— Ты видела мистера Гарбеля, мамочка?
— Нет, я оставила ему записку.
— Он придет к нам?
— Надеюсь, — ответила Трой и добавила, немного подумав: — Если он существует.
— Если он пишет тебе письма, значит, он существует, — резонно заметил Рики. — Naturellement!
Рауль привез их на маленькую площадь и затормозил напротив гостиницы.
В этот момент консьержка из дома номер шестнадцать по улице Фиалок, просидев минут десять в мрачной задумчивости, взяла телефонную трубку и набрала номер замка Серебряной Козы.
Аллейн и Баради стояли по обеим сторонам кровати. Горничная, пожилая сухонькая женщина, почтительно отошла к окну. Она перебирала четки, бусинки тихонько постукивали под ее пальцами.
Щеки мисс Трубоди, по-прежнему лишенные поддержки вставных челюстей, глубоко запали, кожа на носу и на лбу натянулась, так что лицо больной казалось маленьким, как у обезьянки. Рот был похож на ямку с неровными складчатыми краями. Мисс Трубоди храпела. При каждом вдохе края ямки приподнимались, а при каждом выдохе засасывались внутрь, так что какие-то признаки жизни, хотя и не слишком привлекательные с виду, присутствовали. Почти безволосые надбровные дуги сошлись на
