Фарид промолчал.
Неужели он не понимает, что ей тоже хочется увидеть все это — то, о чем рассказывали ей с такой тоской Сажерук и мать: рои фей над полями, деревья, такие высокие, что облака, казалось, могут запутаться в их ветвях, Непроходимую Чащу, комедиантов, замок Жирного Герцога и серебряные башни Дворца Ночи, рынок в Омбре, танцующий огонь, шепчущие озера, откуда выглядывают личики русалок…
Нет, Фарид этого не понимал. Он, наверное, никогда не испытывал тоски по другому миру, как и тоски по дому, терзавшей сердце Сажерука. Фарид хотел только одного: попасть к Сажеруку, чтобы предупредить его об опасности и снова быть с ним рядом. Он был тенью Сажерука и только эту роль и хотел играть, все равно в какой истории.
— Брось! Тебе туда нельзя! — Не глядя на Мегги, он поковылял обратно к стулу, сел и принялся отковыривать пластырь, который так старательно наклеивала Реза. — Никто не может вчитать в книгу самого себя! Даже Орфей! Он сам рассказывал Сажеруку, что уже пытался несколько раз, но ничего не получается.
— Вот как? — Мегги старалась говорить самоуверенным тоном. — Но ты же сам сказал, что я читаю лучше, чем он. Может быть, у меня все же получится!
«Хотя писать, как он, я не умею», — добавила она про себя.
Фарид обеспокоенно посмотрел на нее и сунул пластырь в карман.
— Там опасно, — сказал он. — Особенно для де…
Он не договорил и снова уставился на свои израненные ноги.
Дурак. Мегги почувствовала на языке горький привкус ярости. Что он о себе воображает? Она, между прочим, намного больше знает о мире, куда он просится.
— Я знаю, что там опасно, — сказала она сухо. — И либо я отправлюсь туда, либо не стану читать. Подумай об этом. А теперь иди — мне надо сосредоточиться.
Фарид еще раз взглянул на листок со словами Орфея и направился к двери.
— Когда ты попробуешь? — спросил он на пороге. — Завтра?
— Может быть.
Она закрыла за ним дверь и осталась наедине с написанными Орфеем словами.
6
ПРИВАЛ КОМЕДИАНТОВ
— Спасибо, — сказала Люси, открыла коробок и достала оттуда спичку. — Внимание! — крикнула она, и ее голос подхватило гулкое эхо. — Внимание! Прощайте навсегда, дурные воспоминания!
Сажерук целых два дня пробирался сквозь Непроходимую Чащу. Людей ему попалось навстречу немного — несколько черных от сажи угольщиков, изможденный оборванец-браконьер с двумя кроликами через плечо и целый отряд герцогских егерей, вооруженных до зубов — вероятно, гонявшихся за каким- нибудь бедолагой, подстрелившим косулю, чтобы накормить детишек. Никто из них не заметил Сажерука. Он умел делаться невидимым и лишь на вторую ночь, услышав на соседнем холме завывание волчьей стаи, решился позвать на помощь огонь.
Огонь. Совсем иной в этом мире, чем в том, другом. Какое блаженство наконец вновь услыхать его трескучий голос. И отвечать ему. Сажерук набрал немного сухого хвороста, в изобилии валявшегося под зарослями вороньего глаза и чабреца, развернул листья, сохранявшие влажным и мягким украденный у эльфов мед, и сунул в рот крошечный комочек. Как страшно ему было, когда он в первый раз пробовал этот мед! Он боялся тогда, что драгоценная добыча сожжет ему язык и он навсегда лишится дара речи. Однако страхи были напрасны. Мед обжигал язык, как горячий уголек, но боль потом быстро прошла, зато, вытерпев ее, можно было разговаривать с огнем, как с хорошим другом. Действия крошечного комочка хватало на пять-шесть месяцев, а порой и на год. Стоило прошептать несколько слов на языке огня, прищелкнуть пальцами — и язычки пламени уже с треском вырывались из сухого хвороста, да и из влажного, и даже из камня.
Сперва огонь лизал ветки медленнее обычного, словно забыл его голос и не мог до конца поверить, что Сажерук вернулся. Но потом пламя зашептало ему слова привета, заплясало все радостнее, и вскоре ему уже пришлось обуздывать разыгравшиеся язычки, подражая их треску, и тогда огонь улегся, как дикая кошка, с мурлыканьем позволяющая бережно погладить себя по шерстке.
Пока огонь пожирал хворост и свет его отгонял волков, Сажерук невольно снова подумал о мальчике. Не перечесть ночей, в которые тот расспрашивал его о языке пламени, — ведь Фарид знал огонь только немым и злобным.
— Подумать только, — пробормотал Сажерук себе под нос, согревая пальцы над сонными огоньками, — ты все еще по нему скучаешь!
И он был рад, что хотя бы куница осталась с мальчиком и охраняет его от духов, которые ему повсюду мерещатся.
Да, Сажерук скучал по Фариду. Но были и другие, по кому он скучал целых десять лет, так что сердце у него изныло от тоски. И поэтому шаги его становились все торопливее по мере того, как он приближался к опушке леса и к тому, что ждало за ней, — к миру людей. Да, в другом мире его терзала не только тоска по феям, стеклянным человечкам и русалкам. Были и люди, по которым он скучал — не много, но тем сильнее томился он по этим немногим.
Как старался он забыть их с той ночи, когда пришел полумертвый от голода к дверям Волшебного Языка и тот объяснил ему, что пути назад нет… Да, в ту минуту он понял, что должен выбирать. «Забудь их, Сажерук! — Он все время твердил себе это. — Иначе ты сойдешь с ума оттого, что потерял их всех». Но сердце его не слушалось. Воспоминания, такие сладкие — и такие горькие… они грызли его все эти годы и в то же время поддерживали. Пока не начали бледнеть, выцветать, расплываться, пока от них не осталась лишь боль, которую он старался скорее заглушить, потому что она разрывала сердце. Какой толк вспоминать о том, что навсегда потеряно?
— Лучше и теперь не вспоминай, — сказал Сажерук сам себе.
Деревья вокруг него становились тем временем все моложе, а кроны все реже. Десять лет — долгий срок, за это время можно многое утратить — и многих. Между деревьями все чаще мелькали хижины угольщиков, но Сажерук не показывался Черным Людям. За пределами Чащи о них отзывались с презрением, потому что угольщики селились дальше в лесу, чем решались заходить остальные. Ремесленники, крестьяне, торговцы и князья — все нуждались в угле, но неприветливо встречали в своих городах и селах тех, кто жег его для них. Сажеруку угольщики нравились, они знали о лесе почти столько же, сколько он сам, хотя каждый день сызнова ссорились с деревьями. Нередко он сиживал у их костров и слушал их истории, но сейчас, после стольких лет отсутствия, ему хотелось услышать другие рассказы: о том, что произошло за пределами леса. А для этого самым подходящим местом были придорожные трактиры.
Сажерук точно знал, какой из них ему нужен. Он стоял на северном краю леса, там, где среди деревьев начиналась дорога, уходившая, петляя, вверх, к холмам, мимо нескольких разбросанных крестьянских дворов, до самых ворот Омбры, городка, на крыши которого отбрасывал тень замок Жирного Герцога.
В трактирах у дорог всегда собирались комедианты. Здесь их нанимали купцы и богатые ремесленники для свадеб, похорон и домашних праздников по случаю благополучного возвращения из путешествия или рождения ребенка. За несколько монет фигляры обеспечивали музыку, грубые шутки и фокусы — отдых от невеселой повседневности. Если Сажерук хотел узнать обо всем, что случилось здесь за
