– Можно я оденусь?
– Нет… – шепчет он. – Я поеду быстро, ты не успеешь замерзнуть…
Он везет меня к старой заброшенной часовне. Замерзнуть я не успеваю, это точно… Зато пугаюсь, когда у часовни он велит мне снять джинсы…
– Костя… ты что?
– Прекрати рассуждать! Быстро, ну?! Да сапоги-то оставь, как пойдешь-то?
Та-ак… Это что еще за фокусы?! Куда это я пойду в таком виде?! Сапоги и стринги!!!
– Костя…
– Да ты замолчишь или нет?! Выходи из машины! Не делай лицо такое – там нет никого, и я с тобой, не бойся.
Я замечаю в его руках фотоаппарат, и меня отпускает – значит, ненадолго. Вхожу – о, черт, как холодно! Я вся покрываюсь мурашками, меня трясет. Слава богу, что погода такая – нет никого, обычно-то здесь по ночам яблоку упасть негде… Молодежь облюбовала этот холм для ночных тусовок.
– Погоди, куда разогналась? – Костя догоняет меня и останавливает, достает наручники и заворачивает руки за спину. – Вот так… встань вполоборота… – Он отходит назад и начинает дирижировать: – Голову назад, так… глаза закрой и губу закуси… ой, молодец… так… ногу на решетку задери… нет, чтобы каблук висел… ага… молодец, моя девочка… – Я замерзла так, что не чувствую ничего, какая тут уже молодец… мне холодно!!!
– Костя… хватит… я замерзла…
– Все-все, сейчас… – Он делает еще несколько снимков и сбрасывает с себя куртку, заворачивает меня в нее и несет в машину, на ходу дуя в шею: – Сейчас домой, в ванну… у меня коньячок есть, погреешься… я с тобой полежу, хочешь? – Он толкает меня в машину, растирает тело руками, согревает дыханием. – Так захотел тебя… ну-ка… ножки разведи… мать, да ты, смотрю, тоже не против… так, быстро домой, одевайся!
Пока я натягиваю джинсы, он успевает отъехать со стоянки, и вовремя – принесло каких-то малолеток на старой «Хонде».
В квартиру мы поднимаемся долго, мне кажется, что целую вечность. Я так замерзла, что ничего не соображаю. Костя сразу тащит меня в ванную, наливает воду и начинает тоже раздеваться. Потом, вспомнив что-то, выскакивает в коридор и возвращается уже с бутылкой коньяка и стаканом:
– Я же обещал…
Мы лежим в воде, хотя ванна не предназначена для двоих, да еще когда у одного такие габариты, как у Кости, но мне все равно хорошо. Я потягиваю коньяк и согреваюсь.
Костя тоже вроде расслабился, рассеянно гладит мою грудь и молчит. Я беру его руку и подношу к лицу:
– Ты расстроился?
– Не люблю, когда меня шантажируют. Я от нее уйду, наверное.
– Ну и дурак.
– Почему?
– Потому.
– Спасибо.
– На здоровье.
Молчание длится минут десять, вода уже холодная. Я осторожно шевелюсь, чтобы как-то напомнить Косте, что пора бы и вылезать уже.
– Ты иди… – говорит он. – Я сейчас…
«Сейчас» растягивается, я успеваю с полчаса в аське потрепаться и еще коньячку влить в свой отогревшийся организм. Джеральд спит в соседней комнате, храпит так, что слышно во всей квартире. Костя возвращается какой-то задумчивый, видит пустой стакан и морщится:
– Напилась уже?
– Да с чего бы? – потому что стакан коньяка не та доза, после которой меня принято считать пьяной.
– Я тебя просил…
Переворачиваюсь на спину и смотрю на него в упор. Я понимаю причину недовольства – раз выпила, то уже ни на что не гожусь, никакой работы со мной. А ему было нужно, я чувствую…
– Прости меня… ну, хочешь – что-нибудь другое сделай…
– Что я с тобой могу сделать, когда ты такая? – в голосе едва скрываемое раздражение и досада.
– Но ты же сам меня напоил! – вполне резонно замечаю я, дотягиваясь рукой до его лица. – Зачем было цирк устраивать с прогулками по снегу?
– Ты стала слишком много разговаривать. Ты не должна быть такой, ты должна быть покорной.
О, ну все! Сейчас опять начнет читать мне мораль… Я не могу быть покорной – я изначально другая! И то, что я часто иду у него на поводу и позволяю делать какие-то вещи, лично мне глубоко противные, еще не значит, что так должно быть постоянно!
– Костя… я не виновата в том, что все так. Я не виновата в том, что ты ссоришься с женой! И поэтому наказывать меня за это ты просто не должен!
– Не говори мне, что я должен, а чего нет! – взрывается он. – Я не могу понять, почему ты такая эмоционально тупая! Тебе когда-нибудь бывает плохо – просто плохо внутри, не от физической боли, а от душевной? Мне вот кажется, что нет! Ты холодная и равнодушная, тебе наплевать на все и на всех, кроме себя лично! И только за свое благополучие ты вечно переживаешь, вечно думаешь только о том, каково тебе! А каково мне – ты думала хоть раз?!
Я встаю, набрасываю халат и ухожу в кухню. Мне плохо. Это не от коньяка – это от несправедливых обвинений в черствости. Я сочувствую ему, понимаю, как ему тяжело: жить с одной женщиной, а ловить кайф в постели с другой – это трудно, от этого двоится в голове. Но ведь не я в этом виновата! Не я!!!
Я хочу курить, так сильно хочу, что трясутся руки. Сигара лежит в кармане куртки, я иду в коридор, а когда возвращаюсь, обнаруживаю в кухне Джера, пьющего молоко прямо из бутылки. Вздрагиваю, а он поворачивается на звук шагов:
– О, Лори… ты чего бродишь?
– Покурить…
– Ну садись, покурим.
Я устраиваюсь за столом напротив него, Джер достает сигареты. Раскуриваю сигару, выпускаю дым и чувствую, как отпускает. Джеральд разглядывает меня так, словно не видел сто лет. Мне не по себе:
– Что?
– Да вот смотрю… ты как-то изменилась, Лори, я даже не могу понять, в чем именно. Я тебя запомнил не такой, какой ты сейчас оказалась.
– Да? И какой же?
– Скажи – у вас все нормально? – Он курит и пристально смотрит на меня.
Я ежусь – не нравятся мне ни вопрос, ни его взгляд. Заметив мое состояние, Джер усмехается:
– Лори, неужели ты такая злопамятная? Все еще обижаешься? С такой зависимостью от чужого мнения надо бороться. Слишком серьезно все воспринимаешь, так нельзя. Знаешь, почему ты не можешь до конца раскрепоститься? Потому что все время думаешь о том, как выглядишь со стороны. А ты не думай об этом – зачем?
– Можно я скажу? Я не обижаюсь, просто… Все было как-то не так, неправильно… Я не люблю, когда на меня давят морально, а ты именно это пытался сделать – ты пытался меня унизить, заставить почувствовать себя никем.
– Так не в этом ли принцип подчинения, а? Почувствовать себя никем и полностью себя доверить другому человеку? – Он давит окурок в пепельнице и подвигает стул ближе ко мне. – Лори, ведь ты все равно хоть чуть-чуть, но получила удовольствие? Хоть чуть-чуть, признайся… я же видел – ты почти плакала, а не говорила ни слова, и твое «не надо» звучало как «да… еще…» – разве нет? – Он берет мои ноги и перемещает к себе на колени, я дергаюсь, но он сжимает пальцы на щиколотках: – Не сопротивляйся, я не буду ничего делать – ведь мы договаривались с тобой, помнишь? Я не нарушаю обещаний – если только ты сама не попросишь.
