– Это… неправда… – выдохнула я сквозь рыдания, с которыми никак не могла справиться. – И мне… мне не надо… я не хочу благотворительности… это унизительно.
– Лариса, – он впервые назвал меня по имени, впервые за три года знакомства, я всегда была для него только Лори. – Лариса, не вынуждай меня говорить банальности, я не люблю этого. Сейчас успокойся, а дома поговорим.
Но я уже передумала ехать к нему. Хочу домой, в свою постель, под одеяло. Хочу одиночества, темноты и негромкой музыки. Джер не очень доволен, но не возражает.
Звонит домашний телефон, я лениво сползаю с дивана и беру трубку.
– Алло…
– Прости меня, заинька, я очень тебя прошу… – Голос у Кости тихий и виноватый. Я уже давно не покупаюсь на эти его театральные штучки – прекрасно знаю, что если потянуть время в разговоре и не отреагировать так, как он того ждет, Костя снова станет собой и начнет орать.
– Зачем тебе мое прощение? Разве ты не решил все сам?
– Лор… ну не обостряй, а? Я признаю, что вчера повел себя как скотина, я не должен был говорить такое о тебе, но я не знал, что ты слышишь.
– А если бы знал? Не говорил бы? Костя, словами можно ранить больнее, чем действиями.
– Лора…
– Костя, я тебя прошу: оставь меня в покое хоть на какое-то время.
– А потом? Что будет потом, скажи? Ты вернешься?
– Я не уходила. И поэтому вряд ли вернусь. Ты сам все угробил.
Он молчит. Молчит долго, мне уже надоело слушать его дыхание в трубке…
– Тебе с ним хорошо?
– Ты задаешь вопрос, на который заведомо знаешь ответ. Не делай себе больно.
– Мне не больно – мне противно.
– Давай я скажу за тебя все, что ты хотел, и на этом расстанемся. Я предала тебя, я позволила себе усомниться в твоих возможностях, я просто сука и шлюха, раз предпочла тебе Джера. Все? Или что-то еще добавишь?
Он не добавляет – швыряет трубку.
Как я устала… Ну почему он никак не хочет оставить меня в покое? Живи в своем драгоценном сообществе, а я буду жить там, где мне уютнее. И где никто не будет пытаться подогнать меня под какую-то классификацию. Не все могут или хотят жить по строго ограниченным правилам, называть все именно теми терминами, что приняты (кем? зачем?). Я хочу жить так, как мне подсказывает моя собственная голова, так, как я сама чувствую. И если за столько лет Костя этого не понял, то что же… Значит, на самом деле я просто созрела остаться без него.
Муж стал появляться дома все реже, и я начала думать о том, что у него появилась женщина. Даже не знаю, удивило меня это или задело. Но однажды Сашка, проверяя почту, не вышел из своего почтового ящика, и я, сев за компьютер, оказалась в его входящих письмах. У меня нет привычки рыться в чужой корреспонденции – мама воспитала во мне чувство собственного достоинства, не позволявшее мне падать так низко. И я не читала бы ничего, если бы… Если бы не начало первого письма, появившееся в строке. Мой взгляд упал на него, и я увидела фразу «особые приметы». За это я и зацепилась. Оказалось, что мой муж пропадает вовсе не у любовницы… Он все-таки взялся за частное расследование дела о маньяке. То-то я смотрю, что он стал хмурым, нервным и постоянно уставшим… Бедный Сашка, зачем ему снова это все?
В тот же вечер я вызвала мужа на откровенный разговор, разумеется, ни словом не обмолвившись о письмах. И Саша признался, что согласился заняться этим делом.
– Я не мог отказать, Лорка… Он так просил, что я не смог сказать «нет».
– Кто? – не поняла я, и Сашка со вздохом проговорил:
– Максим Головин.
– Не поняла… – протянула я, услышав имя Сашкиного одноклассника, с которым муж до сих пор поддерживал хорошие отношения и иногда встречался по пятницам за традиционной кружкой пива.
– Его жену изнасиловал этот самый маньяк.
Меня передернуло. Жену Максима, худую высокую брюнетку, работавшую на одном из местных каналов ведущей прогноза погоды, я отлично помнила – мы как-то однажды вместе ездили отдыхать в Грецию. Залина – так ее звали – была очень милой, приветливой женщиной, мы славно провели отпуск и потом еще несколько раз пересекались уже дома.
– Я просто не представляю, что он сейчас чувствует, – вцепившись в волосы, проговорил Саша, глядя в тарелку с остатками жаркого. – Как теперь ему жить, глядя на нее и зная, что… ведь это же мерзость… как она могла…
Я онемела, думая, что ослышалась. Сашка осуждал не маньяка, а Залину! Залину, которая ни в чем не была виновата!
– Саша… как ты можешь…
– А что тут непонятного? Женщина, которая позволила сделать с собой такое… она же сама виновата, неужели ты не понимаешь? Он же с ней обошелся как с какой-то проституткой! Сигаретные ожоги, порезы, следы, как будто ее ремнем пороли! Какая женщина согласится на такое добровольно?
– Ты что – идиот?! – заорала я, не в силах больше сдерживаться. – Это же маньяк, насильник – какое согласие?! А если бы он убил ее?! Ведь ты сам говорил: оказывать сопротивление очень опасно! И теперь… теперь! Как ты вообще можешь такое говорить?! А если бы я?.. Если бы я – на месте Залины?!
Он поднял голову, смерил меня с ног до головы тяжелым взглядом и спокойно сказал:
– Я бы от тебя ушел.
Меня словно молнией ударило в макушку. Слова мужа оказались такими страшными и такими уничтожающими, что я даже не нашлась, что ответить. Да и стоило ли отвечать…
Я тихо ушла в спальню, заперлась там и набрала эсэмэску Джеру: «Если со мной что-то случится, ты будешь меня презирать?» И через минуту получила ответ: «Лори, не будь ребенком. Ты нужна мне любая».
Не знаю, зачем я написала ему, почему задала такой вопрос. Хотела, видимо, убедиться, что хоть он не бросит меня, если… А что – если?
Джер удивлял меня с каждым днем все сильнее. Я, абсолютно не доверяющая чужим, за короткий срок ухитрилась открыться ему настолько, что даже сама не могла поверить. Он ничего специально для этого не делал, но я чувствовала в его словах такой интерес ко мне, который сложно сыграть. Казалось, что ему важна каждая мелочь, связанная со мной, – будь то расписание занятий в моем клубе или книги, которые лежат стопкой на моей прикроватной тумбочке. Муж снова уехал куда-то в командировку, и я, если честно, вздохнула с облегчением: со времени нашего разговора о Залине мне стало тяжело общаться с Сашей. Его слова о том, что жертва изнасилования сама в нем виновата, стали неприятным открытием, как будто муж показал мне какую-то неприглядную сторону своей натуры. Поэтому его отъезд меня даже обрадовал, и я все свободное время проводила с Джером.
Мне кажется, что я влюбилась… Это пугающе и совершенно не нужно – ни ему, ни мне. Может, мне просто реже видеть его? Нет, не могу, мне необходимо хоть на несколько минут ловить его взгляд, иначе все теряет смысл. Господи, вот я влипла… Но разве у меня нет права жить так, как я этого хочу? Прежде мне никогда не приходило в голову, что я смогу быть еще с кем-то, кроме Кости, – мне казалось, что это просто невозможно, что нет человека, который бы понимал меня. Оказалось, что это как раз Косте не дано было понять и принять… Бывает же… Вот, даже сейчас, когда я просто думаю о Джере, по моему телу бегут мурашки. Я представляю его лицо, его руки, и у меня все замирает внутри. А что самое поразительное – именно в этот момент приходит эсэмэска от него: «Не спится? Вот и я тоже не сплю. Спокойной ночи, Лори».
Так не бывает… Ну, не может быть, чтобы человек настолько сильно чувствовал…
Сразу в голове всплывают воспоминания: только вчера я была у него, только вчера моя голова лежала на его плече, и он, прижимая меня к себе, тяжело дышал, как после забега на длинную дистанцию.
– Ты когда-нибудь сможешь не торопиться никуда? – спрашивает он, когда мы лежим после всего на диване и оба смотрим в потолок.
