– Мне смешно.
– Смешно? Над чем ты собираешься смеяться?
– Над твоей очевидной слепотой и над тем, что ты совершенно не тот, кем мне показался. Как ты можешь не доверять мне?
– А как я могу доверять, если Эдик описал даже те места, где у тебя родинки? Их под одеждой не видно! – Джер зол и раздражен, он нервничает, курит беспрестанно, и мне его жаль. Как он мог…
– Ну, тогда мне просто не о чем с тобой говорить.
Я возвращаю фотографии и выхожу из машины, но Джер тут же выскакивает и преграждает мне путь в здание:
– Не уходи так.
– А как?
– Лори…
– Да все, хватит! И так понятно – тебе тоже чьи-то слова дороже моих. – Я пытаюсь обойти его, но Джер ловит меня за руки.
– Я же попросил – не уходи. У меня тоже были сомнения по поводу всего, но я хотел услышать тебя.
– Услышал?
– Да. Я знаю, что ты не могла меня так подставить.
– Тогда зачем ты проверял меня, Джер?
Он не отвечает, просто держит меня за руки и молчит. Я вижу, как ему сейчас отвратительно – значительно хуже, чем мне. Я не люблю, когда из-за меня людям больно, даже Косте зла не желаю… А уж тем более я не желаю этого Джеру, я слишком уже привязалась к нему, он слишком вошел в мою жизнь, он уже просто слишком мой.
– Позвони мне завтра, хорошо? А сейчас я пойду…
Я осторожно высвобождаю руки, глажу его по щеке, поворачиваюсь и ухожу так быстро, как только могу, чтобы он не увидел, что я вот-вот заплачу.
В клубе я сижу на стуле в курилке, давлюсь слезами и табачным дымом от завалявшейся здесь чудом «Гаваны» и думаю о том, что Костя все-таки сволочь – даже расстаться по-человечески он не может…
Это, конечно, маразм. Я сижу в кухне Джера в его темно-синем халате и пью коньяк вместе с Костей. Один на один, глаза в глаза – он и я.
– Ну что ж ты молчишь-то? – Костя поигрывает рюмкой и старается поймать мой взгляд, но я еще слишком трезва, чтобы начать смотреть на него прямо.
– У тебя поразительная манера портить мне жизнь, ты не находишь? – Я делаю глоток и морщусь от жгучего вкуса.
– Ну, ты тоже в этом преуспела, так что не вали все на меня-то, – парирует он, протягивая мне тарелку с лимоном и оливками. – Закуси, свалишься.
– Я думаю, что в этом твой план и состоит – напоить меня, чтоб свалилась, а потом… – бормочу я, отправляя ломтик лимона в рот.
Он смеется, но я-то чувствую, какой это напряженный смех, как Костя старается не выдать того, что ему досадно, – я угадала. Ну, мог бы так в лоб уж и не идти!
– Ты все такая же, что думаешь, то и лепишь.
– А ты думал, что я изменюсь за эти четыре месяца? С чего бы? И зачем, если Джера я устраиваю такой, какая есть? Он меня не ломает. В отличие от тебя, – не удерживаюсь я, и глаза Кости вспыхивают от гнева. Но он давит в себе желание заорать на меня.
– Ну не надо, Лор… Так сидим хорошо, а ты начинаешь.
Его миролюбивый тон раздражает еще сильнее.
– Да ты правде в глаза-то посмотри! – ору я, не сдерживаясь уже и забывая, что мы одни, и если что, заступиться будет некому. – Ты же маньяк, у тебя только одно на уме! Оставь уже меня в покое!
Он нехорошо улыбается, наливает коньяк и залпом выпивает.
– Заговорила, да? – насмешливо тянет он. – А раньше, помню, не возражала! Даже руки мне целовала – типа, спасибо, мне с тобой было хорошо! Скажешь – не было?
– Не было! Ты больной! Ты только свои прихоти видел, только свои заморочки ненормальные любил! А как было мне – тебе было наплевать! – Я хватаю сигарету и затягиваюсь, чувствуя, как сразу зашумело в голове.
Костя молчит, только кусает губу и как-то странно на меня смотрит. Знай я его чуть меньше – боялась бы. Но я прекрасно знаю, что ему нужно гораздо больше времени или гораздо более сильное оскорбление, чтобы как-то попробовать повлиять на меня физически. Он молчит, и в этом молчании я прекрасно вижу, что сделала ему больно. Сделала – потому что он привык считать себя хорошим любовником.
– Тогда как ты была-то со мной столько лет? – выдавливает он сквозь зубы. – Что ж не встала и не ушла, ты, такая вся из себя нереальная, а?
– Да жалела я тебя, идиота, – ты без меня загнулся бы от нереализованных фантазий!
Интересно, вот сейчас он меня ударит или нет? О, конечно нет – Джер стоит в дверях, мы и не слышали, как он вошел. Зато вот он прекрасно слышал мою последнюю фразу… И недоволен тем, что я уже пьяна…
– Лори, иди в комнату, хорошо? – Голос спокойный, но я чувствую напряжение, чувствую…
Встаю, запахиваю плотнее халат и удаляюсь в спальню, падаю на кровать. Эх, как потолок-то вертится… карусель-карусель… черт, вот нажралась…
В кухне ругаются Костя и Джер, я слышу, как последний недовольно выговаривает, что люди нормальные так себя не ведут и чужих женщин не спаивают втихаря. Костя защищается тем, что никто силком в меня коньяк не заливал, я совершеннолетняя, и незачем обвинять его в том, чего он не делал. Ну, прав, тут не поспоришь…
Джер приходит ко мне, садится на кровать и молчит. Я подбираюсь к нему, кладу голову на колени и пытаюсь заглянуть в глаза, но он не дает, отворачивается. Тогда я сажусь и произношу твердо:
– Если тебе будет легче, можешь меня ударить.
– Лариса, ну не говори ты ерунды, – вздыхает он. – Ударить я тебя могу, не вопрос. Но к чему это приведет?
– Джер… поверь – я не собиралась вообще с ним никаких дел иметь, если ты об этом. Я… я… я тебя люблю… – последнее выдыхаю так тихо, что даже сама не верю, что это было сказано. Но Джер слышит, разворачивается и берет меня на руки. И теперь уже я слышу, как он шепчет мне то же самое, а сам все целует и целует, крепко сжимая руками.
– Лори… ты моя девочка… люблю тебя, так люблю…
О, мать твою – зачем это все?! Ну зачем – теперь будет только хуже! Еще хуже… Плачу…
Осень…
Я никогда особо не любила это время года, а с тех пор, как заболела, предпочла бы, чтобы оно вообще не наступало. Мне очень тяжело в сырую, пасмурную погоду – низкое давление и постоянная слабость, заставляющие меня проводить большую часть времени в постели. И еще – непременная госпитализация. Я не вижу в этой процедуре особого смысла: очередь на пересадку не сдвинулась, а таблетки горстями можно и дома глотать. И даже капельницы ставить за деньги любая медсестра согласится на дом ходить, благо через дорогу. Но мой лечащий врач настаивает, и мне приходится подчиняться, хотя я ненавижу оказываться в этом заведении. Слава богу, что хоть на выходные отпускают домой. В пятницу вечером за мной приезжает Джер – муж снова в какой-то командировке, поэтому дома никто не ждет.
Отвратительный промозглый вечер, мелкий дождь, наполовину опавшие листья превращаются в бурую кашу под ногами. Мы идем через заброшенный больничный сквер к парковке, и вся эта слякоть чавкает под ногами, вызывая у меня приступы тошноты. Интересно, почему никому из поэтов не пришло в голову
