– Ничего особенного, господин комиссар, – с легкой иронией ответил Михаил. – Изредка читал газеты, немного играл в карты.
– С графом Ковалевским?
– И с ним тоже, да. Позволено ли мне узнать…
– Все в свое время, господин барон, – оборвал полицейский. И задал следующий вопрос: – Можете ли вы сказать, когда именно видели графа в последний раз?
Амалия сидела как на иголках. Уже слова «граф находился», то есть глагол, употребленный в прошедшем времени, сказали ей куда больше, чем могли сказать менее наблюдательному человеку, а тут еще это «в последний раз»…
– Я иногда захожу в клуб по вечерам, – спокойно промолвил Михаил. – Кажется, я видел графа в понедельник. Или во вторник.
– Иными словами, позавчера вечером?
– Так точно, месье.
– То есть тогда, когда между вами и графом произошла ссора?
Рот Михаила сжался.
– Вам уже сказали об этом? Впрочем, я, наверное, наделал тогда шуму. – Молодой человек попытался улыбнуться, но глаза оставались настороженными и холодными. – Да, мы с графом обменялись парой резких слов.
– Можно узнать, по какой причине?
– Нет, – отрезал Михаил. – Это касается только меня и графа.
– Вероятно, причина все же была весомой, если вы при свидетелях пообещали его убить? – вкрадчиво осведомился Папийон.
У Амалии упало сердце. Теперь она уже не сомневалась в том, что произошло самое худшее.
– Кажется, я действительно сказал нечто подобное, – помедлив, признался Михаил. – Граф вывел меня из себя, и я, каюсь, повел себя несдержанно. Это все, что вы хотели знать?
– Нет, – ответил Папийон. – Меня интересует, господин барон, где вы были в ночь со вторника на среду.
– У себя, разумеется.
– Всю ночь?
– Всю ночь, да. Я вернулся из клуба и сразу же лег спать. Может быть, вы все-таки объясните нам, в чем дело? Моя мать места себе не находит от беспокойства.
– Боюсь, у меня для вас дурные новости, – сказал Папийон, тщательно подбирая слова. – Граф Павел Ковалевский был убит в ночь со вторника на среду. Получается, вы один из последних видели его в живых.
– Не только я, но и весь автомобильный клуб.
– Разумеется. Есть ли у вас свидетель, который может подтвердить, что вы всю ночь находились дома и никуда не выходили?
Михаил вспыхнул.
– Послушайте, сударь… Это уже переходит всякие границы!
– Я имею в виду слугу, например, – спокойно пояснил комиссар.
– Если вы о слуге… Да, Аркадий был дома. Он подтвердит, что я никуда не выходил.
– Что ж, – сказал комиссар, поднимаясь с места и сердечно улыбаясь, – вот все и разъяснилось.
– Рад, если так, господин комиссар, – искренне промолвил Михаил. – Потому что лично у меня создалось впечатление, будто вы уже готовы были меня подозревать в смерти графа из-за того, что накануне я обменялся с ним парой неосторожных слов.
– В самом деле, – добродушно подхватил Папийон, – в высшей степени неосторожно обещать убить человека… которого через несколько часов и в самом деле найдут убитым. – Полицейский со значением прищурился. – Кстати, господин барон, чуть не забыл: где вы были в ту ночь примерно с одиннадцати вечера до четверти третьего, то есть после того, как покинули клуб и до возвращения домой? Консьерж уверяет, что вы пришли в начале третьего, разбудили его звонком, и ему пришлось отпирать вам дверь. Получается, вы не сразу из клуба направились к себе на квартиру?
– Где бы я ни был, господин комиссар, – промолвил Михаил, еле сдерживаясь, – вас это не касается! Могу лишь сказать, что то, где я провел время, не имеет никакого отношения к графу Ковалевскому!
– Не стоит повышать голос, господин барон, – тихо промолвил Папийон, – я прекрасно все слышу. Могу ли я узнать, каковы ваши планы?
– Что?
– Вы не собираетесь случаем уехать из Парижа?
– Нет, но…
– Я настоятельно рекомендую вам не покидать город, – внушительно проговорил комиссар, глядя собеседнику прямо в глаза. – У нас еще могут появиться другие вопросы к вам. А я, к вашему сведению, привык получать ответы на свои вопросы.
Полицейский учтиво поклонился Амалии.
– Всего доброго, госпожа баронесса.
Не сказав более ни слова, комиссар Папийон прошествовал за дверь.
– Что все это значит? – прошептала Амалия, едва до них перестал доноситься звук шагов неожиданного посетителя. – Кто такой этот граф Ковалевский?
Михаил отвернулся.
– Павел Ковалевский – отъявленный мерзавец, – произнес он, глядя в окно. – Это все, что я могу тебе о нем сказать.
– Из-за чего вы поссорились?
– Неважно.
– Миша, я тебя умоляю! Разве ты не видишь, что происходит? Вы поссорились, ты сгоряча пообещал его убить… И в ту же ночь его действительно убили! Ты что, не понимаешь, что это делает тебя подозреваемым номер один?
– Я его не убивал.
– И ты полагаешь, достаточно сказать, что ты его не убивал, чтобы такой человек, как Папийон, оставил тебя в покое?
– Но я действительно его не убивал, – сказал Михаил, пожимая плечами. – Не имею к его смерти ни малейшего отношения, так что Папийону действительно придется оставить меня в покое.
Но Амалия, куда лучше сына осведомленная о том, как работает система сыска, только покачала головой.
– Ты уверял его, что всю ночь был дома, а между тем полицейский уже установил, что между одиннадцатью вечера и четвертью третьего ночи ты пропадал неизвестно где. Миша, ты можешь хотя бы мне сказать, где ты был?
Сын вспыхнул и поднялся со стула.
– Нет. Прости, это касается меня одного.
И как Амалия ни настаивала, ей больше ничего не удалось добиться. В своем роде ее старший сын был не менее упрям, чем младший. Если Михаил решил, что будет молчать о чем-то, расспрашивать его совершенно бесполезно.
Вконец расстроенная, баронесса вышла из комнаты и отправилась искать утренние газеты. Они лежали на столике в малой гостиной, а рядом в глубоком кресле дремал Казимир Станиславович.
– Вы не читали о том, что произошло с графом Ковалевским?
Дядюшка приоткрыл один глаз.
– Нет. А что с ним могло случиться?
– Его убили.
– Да? – Казимирчик так поразился известию, что проснулся окончательно. – В утренних выпусках ни слова об этом не было. Как же его так угораздило?
– Полиция не знает, – хмуро ответила Амалия. – Беда в том, что незадолго до того он поссорился с Мишей, и Миша в запальчивости обещал его убить.
