Сияя от счастья, девушка погладила тонкую, приятно пахнущую ткань наволочки, которую только что развернула. Она с восхищением посмотрела на бархатные шторы с подкладкой, которые как раз подвешивал к карнизу Селестен.
— Я люблю петь, но что у меня самый лучший в стране голос — это преувеличение!
В стремлении излить переполнявшие ее душу чувства девушка без всяких вступлений запела арию, которая, по ее мнению, больше всего соответствовала моменту:
0 Магали, любовь моя!
Уединимся, ты и я,
Под сенью крон, в лесной тиши,
Под сенью крон, в лесной тиши!
Нам покрывалом будет ночь,
А звездный свет…
Эта ария была написана для сильного сопрано. Начиная со слов «звездный свет» тон повышался, и голос девушки разнесся по всему дому. Мирей и Селестен замерли, словно зачарованные. Они с восторгом и благоговением смотрели на хрупкую девушку, способную совершить такое чудо.
— Это отрывок из оперы «Мирей», — сказала Эрмин, закончив петь. — Специально для вас, мадам!
— Боже милосердный, она называет меня мадам! Дорогая мадемуазель, зовите меня просто Мирей. Теперь я понимаю, почему вас называют снежным соловьем.
Экономка замерла, зрачки ее зеленых глаз расширились. Она увидела, что на пороге комнаты стоят Лора и Ханс Цале. На звук их аплодисментов Эрмин обернулась.
— Мама! Мама, ну наконец-то! — воскликнула девушка.
В следующее мгновение Лора уже прижимала ее к груди. Пианист с умилением смотрел на мать и дочь.
— Моя дорогая девочка, я так торопилась с переездом! Но мне пришлось уладить очень много дел.
— Здравствуйте, мадемуазель Эрмин, — поприветствовал девушку Ханс Цале. — Вы пели прекрасно! Мне показалось даже, что здесь, в дорогом вашему сердцу поселке, вы поете лучше, чем перед публикой в Робервале.
— И вы правы, месье Цале, — сказала Эрмин.
— Можете называть меня Ханс, — поспешил сказать молодой человек. — По четвергам мы будем заниматься. Ваша мать наняла меня в качестве учителя пения.
Эрмин улыбкой выразила свое согласие. У нее было одно-единственное желание — оказаться с Лорой наедине, однако в данный момент это казалось невозможным.
— Мама, тебе понравился дом? — спросила она. — Мне кажется, это самый красивый дом в Валь- Жальбере.
— Мне тоже так кажется. Но мне понравился бы любой, лишь бы ты была рядом. Мирей, я пригласила месье Цале выпить с нами чаю. Когда он будет готов?
— Я сама! — объявила девушка. — До вечера еще так много нужно успеть! Мирей и Селестен и так работают не покладая рук!
Она спустилась на первый этаж, в кухню, и стала разбирать посуду, упакованную в три ящика. В центре стола возвышалась новая переносная спиртовка.
«Мне придется привыкнуть, что мама раздает приказания своим слугам, — подумала она. — Но мне лично это не нравится. И все-таки хорошо, что ей не придется жить совсем одной в таком громадном доме, ведь я по-прежнему буду жить у Маруа…»
Чаепитие было очень приятным. Лора приказала вынести на террасу столик на одной ножке и несколько стульев. Ханс без устали восхищался окружающими пейзажами.
— Клены скоро наденут свой красный наряд, который придает нашим лесам такое очарование! — восклицал он, размахивая имбирным печеньем. — Поселок не производит впечатления заброшенного, по крайней мере, не настолько, как я опасался.
— Пока колокол на монастырской школе звонит в восемь утра и в четыре пополудни, Валь-Жальбер не умрет, — сказала Эрмин.
Сквозь листву просачивался оранжевый солнечный свет. Лора сняла черную соломенную шляпку, которая отбрасывала тень на ее лицо. Откинув голову назад, она провела ладонью по волнистым, бледно- золотистого цвета волосам.
— Мама, что ты сделала? — воскликнула удивленная Эрмин. — Ты стала блондинкой? Но как это возможно?
— Дорогая, как ты знаешь, женщины красят волосы по своему желанию. Мне надоела седина. Тебе нравится моя новая прическа?
— Она делает тебя моложе, это правда, — сказала Эрмин. — Мне нужно время, чтобы привыкнуть. Но ты была очень красивой и с седеющими волосами. А какого цвета у тебя были волосы в моем возрасте?
— Такие же, как у тебя, — светло-каштановые. Мне давно хотелось что-то изменить во внешности. Мой парикмахер сказал, что я теперь похожа на Мэри Пикфорд[61], американскую актрису. Я сочла это комплиментом. Мы с Фрэнком видели фильм с ее участием, «Бедная богатая маленькая девочка», снятый режиссером Морисом Турнером. Увы, в Валь-Жальбере нет ни кинотеатра, ни парикмахерской!
— Раньше в поселке работал мужской парикмахер, — сказала девушка.
Ханс Цале по очереди смотрел на мать и дочь. Музыкант был польщен тем, что он единственный мужчина, которого пригласили составить компанию двум столь очаровательным дамам.
— Этот дом на краю леса, по-моему, идеальное гнездышко для соловья, — пошутил он.
Его сердце начинало биться чаще, стоило ему взглянуть на юную певицу. Лора, понаблюдав за ним немного, пришла к правильному выводу. Теперь она одобрительно улыбалась.
— Соловей, который не решается расправить свои крылья, — добавила она. — Моя дорогая девочка, у тебя лирическое сопрано, и ты легко научишься владеть голосом и освоишь сольфеджио,
не так ли? Тебе это нужно. Я не эксперт в области вокала, но мне это показалось очевидным, когда я впервые услышала тебя в «Chateau Roberval». Для человека с музыкальным слухом это несомненно. Зато через год или два ты сможешь выступить в
— Может быть, — тихо отозвалась девушка.
— Конечно, сможете! — подтвердил пианист.
Они поговорили еще немного о прекрасной погоде, обсудили расписание занятий. Поиграв немного на новом инструменте, Ханс Цале сказал, что он великолепен, затем откланялся и уехал. Эрмин с тайным удовлетворением смотрела вслед его автомобилю, подскакивавшему на проселочной дороге.
— Завтра я покажу тебе Валь-Жальбер, — сказала она Лоре. — Если ты не слишком устала…
— Даже усталая, я пойду, куда ты захочешь, — сказала та. — Дорогая, я буду очень счастливо жить в этом поселке. По утрам я буду смотреть в окно на монастырскую школу и думать о тебе. Когда мы проехали на машине мимо ее крыльца, у меня чуть сердце не разорвалось. Подумать только, ведь ты лежала на этом крыльце, закутанная в меха, — мое дорогое дитя, такая маленькая и к тому же тяжело больная!
Лора вздрогнула всем телом, на глаза навернулись слезы. Эрмин крепко обняла мать.
— Мама, это в прошлом. Теперь ты со мной!
Они рука об руку прошли по всем комнатам, рассмотрели мебель. Мирей в это время расставляла лампы и безделушки, которые привезли упакованными в старую газетную бумагу. Начало темнеть, когда экономка занялась приготовлением ужина.
— Мадемуазель, вы останетесь на ужин? — спросила она у Эрмин.
— С удовольствием осталась бы, но мне нужно вернуться в дом опекуна. Ты не очень расстроишься, мама?
— Совсем немножко. Но я хочу установить добрые отношения с семьей Маруа. Если ты их не предупредила, они могут подумать, что я задержала тебя нарочно, зная, что им это не понравится.
Они попрощались на пороге. Эрмин обняла мать и дважды поцеловала.
