появились именно сейчас, в то время, когда их не понимают и не принимают, — они должны научиться справляться с гордыней. В этой гордыне есть и один плюс. Этому, пожалуй, стоит поучиться всем нам. Индиго очень, что называется, позитивно относятся к себе. То есть любят себя. Стараются понять себя, это качество в них заложено изначально. Они и должны быть такими, это и есть их миссия. Они осваивают этот мир через любовь к себе и другим. У них нет изначальной тяги к разрушению, как у большинства обычных людей, и любовь значит для них гораздо больше. Вообще «любовь» для них — куда более широкое понятие, чем в общепринятом понимании. Это даже выше, чем самая высокая из всех христианских любовей. Но как раз потому, что любовь значит для индиго так много, они часто считают себя неспособными любить, неспособными достигнуть такого высокого, на их взгляд, уровня. На самом же деле эта любовь присутствует в них в полной мере изначально. Подстраиваясь под общество, в котором живут, индиго закрывают свои чувства отчужденностью и жестокостью — ведь в них все гипертрофировано: и любовь, и зло.
Индиго умны и наблюдательны, они видят слабые места окружающих и могут без зазрения совести пользоваться этим для манипуляций. На самом деле никаких разрушительных целей у индиго нет, но если мир, в котором они живут, отталкивает их, они реагируют агрессивно. Примерно полгода назад несколько детей расстреляли своих Одноклассников и учителей в школе. Убийцами были дети индиго. Окружающая среда не приняла их — и они отомстили.
К сожалению, детям индиго часто ставят диагноз «чрезмерная возбудимость» и лечат психотропными таблетками. Дети индиго, несмотря на все их многочисленные таланты, и в самом деле относятся, что называется, к трудновоспитуемым детям. Но если их не воспитывать и не обучать, то ставший взрослым человек индиго не сможет найти себе места в жизни, ведь жизнь состоит не только из самомнения, но и из умения ладить с людьми.
Примерно в половине пятого утра, когда я допивал вторую кружку кофе, в дверях моего кабинета возник Гена, который бодро сообщил, что «что-то ему не спится». Бесцеремонно взглянув на экран моего ноутбука, Таманцев хмыкнул:
— Вижу, ты уже провел ликбез. Ну и отлично. А то я уже представил, как буду тебе все это рассказывать. Отвечу тогда на твои вопросы. Уверен, что их у тебя, как всегда, навалом.
— Почему индиго стали появляться на Земле в таких количествах именно сейчас? — спросил я, проигнорировал Генину иронию.
— Конечно, не случайно, — ответил Таманцев, располагаясь в кресле напротив меня. — Сейчас на планете царят вражда, жестокость и войны — с одной стороны. А с другой стороны, все же есть мудрость, понимание и прощение.
— То есть в прошлый раз нашим спасителем был Христос, и появилось христианство. Ты думаешь, что пришло время для новой религии?
Гена пожал плечами:
— Этьен, ты знаешь, говорить со мной о религии — неблагодарное занятие. Тем более когда у меня бессонница. Я думаю, что религия существует до сих пор не для того, чтобы наш мир стал лучше. А потому что он лучше все никак не становится. Я думаю, пришло время жить без религий вообще, не по чьей-то указке, а по собственному пониманию, каждому нести ответственность за самого себя. Мы уже вроде бы доросли до этого. Раньше людям это было сложно, вот и придумали религию: люди — стадо, Бог — пастух. Недаром он даже назывался пастырем — пастухом, а люди — паствой. Сейчас совсем не то время. Время индивидуальностей. Ты знаешь, Этьен, хотя бы одну религию, которая бы воспитывала в людях индивидуальность?
Я понял, что еще совсем немного, и Гена сядет на своего любимого конька. Тогда мы точно застрянем тут в лучшем случае до обеда послезавтрашнего дня. Я намеренно промолчал, но Таманцев не отставал.
— Не знаю, — честно сознался я. — Может быть, буддизм?.
— Пожалуй, да, — неожиданно согласился Гена. — Буддизм. Если люди не справятся поодиночке, то кроме него больше и некому.
— То есть индиго проповедуют буддизм?
— Нет. Они не буддисты. Они, наоборот, революционеры.
— Иначе говоря, человеческое стадо попросту получит новых пастухов — и новую мировую элиту.
— Да нет же, Этьен! — возмутился Гена. — Ты с этой своей элитой совсем спятил! Людям индиго не нужна власть сама по себе. Она изначально в них заложена. Люди индиго бунтуют, но не из-за желания власти, а из-за нежелания подчиняться тем, кто, по их мнению, ошибается, является неполноценным и духовно неразвитым. Если индиго осознают в себе это, они стараются уйти от желания бунтовать, поскольку оно разрушительно. Индиго пришли созидать, а не разрушать. Как ты не поймешь! Индиго — это спасатели. Это они ценой собственных жизней на нашей планете очистят ее, помогут нам выбраться из клоаки, в которую мы сами себя засунули, покажут нам, что можно жить хорошей и чистой жизнью, не прибегая к насилию. Необходимо, чтобы люди индиго больше знали о себе, не боялись себя. И окружающие должны больше знать о них и не бояться. И чем больше на свете людей индиго, тем меньше у них и у нас проблем в нашем мире. Быть индиго — это не развлечение, а тяжелый труд, работа, результаты которой изменят наш мир до неузнаваемости. Слава богу, или кому там еще, — эволюция человека как вида продолжается. Мы не возвращаемся обратно в болото лягушками. И дети индиго — новая степень развития нашего собственного вида, homo sapience.
— Ты говоришь как зомбоящик. — Энтузиазм Таманцева по поводу этих «детей» мне нравился все меньше и меньше. Мысль о том, что моего друга они прибрали к рукам, мне категорически не нравилась. Куда подевался тот самый Гена, который, как молодой Робеспьер, отрицал все и вся, признавая лишь одну на свете ценность — свободу.
— Это ты, как зомби, Этьен, а не я. — Таманцев окончательно разгорячился. — У тебя уже паранойя. Я говорю тебе, что индиго — это принципиально новая раса, чуть ли не другой биологический вид, а ты твердишь мне об элите, которая мечтает захватить власть над миром. Не до власти, Этьен. Этот мир надо спасать, спасать срочно. И вовсе не так, как показывают в голливудских боевиках — сидя верхом на астероиде размером со штат Техас или рассекая по космосу в черном плаще и шлеме, напоминающем по форме детский горшок. Не от смертельного вируса или гигантского головоногого червя, размножающегося с бешеной скоростью. А от нас самих, Этьен. Человечество надо спасать от него самого. Это гораздо хуже. Знаешь, чем занимается подавляющая часть людей с самого момента рождения? Ничем! Они просто- напросто ждут смерти. Едят, пьют, делают покупки и смотрят телевизор. И ходят на работу. Чтобы было на что поесть, попить, купить себе новый мобильный телефон и посмотреть телевизор.
— А ты, никак, проповедуешь поиск смысла жизни? Ты разве не знаешь, что это ведет к запойному пьянству и алкоголизму? — попытался подколоть я.
— Я говорю о том, что надо что-то делать, а не просто ждать смерти. Вот что я «проповедую», — вздохнул Таманцев. — А тебе лишь бы иронизировать. Сам-то изо всех сил стараешься не жить овощем. Я же не первый день тебя вижу. В выходные даже отдыхать нормально не можешь. С утра до ночи работаешь. Даже когда спишь.
Гена был прав. Мы оба замолчали. Я встал и начал ходить по кабинету взад-вперед: при раздумьях меня каждый раз начинал одолевать «синдром тигра». Гена выудил из кармана сложенный пополам листок:
— Не маячь. На вот, почитай. Так они рассуждают. Это написала семилетняя девочка индиго.
Листок оказался ксерокопией страницы из дневника.
Мы легко могли бы жить с населением в двадцать миллиардов человек, если бы просто-напросто жили по-другому. Места вполне достаточно, но человечество живет, убивая планету и убивая само себя.
Когда я думаю о том, кто я, мне становится очень страшно. Я боюсь, что не справлюсь по своей слабости и неопытности. Но я должна. В меня уже напихали кучу неправильных «посланий» о себе, о мире, о
