руках в несколько слоев болтаются браслеты.
Франт минувшей эпохи воскликнул:
— Умотная ты чувиха, Долли! — и тонко, заливисто засмеялся.
Женщина щелкнула его по лбу и тоже захохотала, хрипло. Запрокинула голову (даже издали было видно, как морщиниста обнаженная шея) и заметила, что сверху за ними наблюдают.
— Шарпейчик! — закричала она. — С кем это ты, старый греховодник?
— Потом, — тихо сказал директор Вере и просиял улыбкой. — Долорес Ивановна! Вы, как всегда, в прекрасной форме.
— За «Ивановну» ответишь. Ну-ка, веди сюда свою цыпу. Дай посмотреть. Новый завоз свежего мяса?
Приближаясь к шумной тетке, Вера буквально с каждым шагом мысленно меняла возрастной диагноз. Сначала показалось, что Долорес Ивановне лет пятьдесят пять. Нет, скорее, шестьдесят. На середине лестницы Вера дошла до шестидесяти пяти. Подойдя же вплотную, снова скорректировала оценку. Неоднократные подтяжки, гормональные инъекции и всё такое, но никак не меньше семидесяти двух.
А «Долли» всё рокотала, неприятно скалясь:
— Уже оприходовал? Ты ж ни одной юбки не пропускаешь. Ничего, фактурная. Ишь, турусов на голове понастроила, не поленилась. «Куда так проворно, жидовка младая?» И на мордашку ничего. Бюстик имеется. А сзади что? Ну-ка жопкой повернись.
Вера нахмурилась. Такой типаж в наших домветах она ни разу не встречала. И слава Богу.
Насчет волос неправда. Они у Веры от рождения были ужасно густые, мелко вьющиеся. Ничего она с ними не делала, только причесывалась. Это уж они сами облаком вставали. Зато насчет «жидовки» отчасти угадала — волосы достались от бабушки-еврейки.
— Будешь разочарован, Шарпейчик. Поверь моему опыту. — Противная старуха нарочно выпустила стажерке в лицо дым. — Глаза рыбьи. Лучше бы меня к себе в Эрмитаж пригласил, отшельник. Я бы тебя не разочаровала.
— Был бы счастлив. Но правила запрещают иметь романы с резидентами, — грустно вздохнул директор. — Как ваша мигрень, мадам? Таблетки помогли?
— Таблетки тут не помогут. Мигрень у меня от хронического недоёба.
Шарпантье раскатисто засмеялся.
— Какие проблемы, Долли? — воскликнул господин Мухин. — Партия сказала «Надо!», комсомол ответил: «Есть!».
Он с любопытством рассматривал пышноволосую Веру. Сквозь темные стекла было видно, что глаза близоруко щурятся.
— Мне знакомо ваше лицо. Вы не отдыхали прошлым летом в Пицунде?
— Нет.
— Я Эдик. Френды зовут меня «Муха». Потому что легок, но навязчив.
Заржал, обнажив желтые, плохие зубы. Воспользовавшись тем, что Шарпантье завел с Долорес Ивановной разговор о каких-то медикаментах, потянул Веру в сторону.
— Давай на «ты». Ты студентка? А я аспирантуру заканчиваю. Ты откуда? Из Москвы? Я тоже. А флэтуха где?
Это он про квартиру, догадалась Вера.
— На Тверской.
Берзин снял для нее студио в пяти шагах от своего офиса, где находился и фонд. Сказал, что тратить час на дорогу да час обратно — мазохизм. Вера почти не сопротивлялась. Не из-за дороги. Тяжело было жить с родителями. Они всё про одно: как себя чувствуешь да измерь давление.
— Где-где? — Муха не сразу сообразил. — А, на Пешков-стрит. Клёво! Ты только приехала? Я тоже. Вчера завалился. Тут в принципе нормально, по-западному, импортная мебель, все дела. Но скучно. Даже дискотеки нет, я спрашивал. Зато магазин «Березка». На серты работает, бесполосные. Ханка импортная, чуинг-гам, чипсы. Покурить хочешь? Бери, не стесняйся. — Он протянул пачку сигарет. — «Галуаз». Настоящая Франция. А то давай ко мне, сейшн организуем. У меня номер «люкс». Телевизор, музыкальный центр, стереоколонки. Я диски? классные привез, послушаем. Вечером можно в Ригу сгонять. Там не то, что в Москве. Веселый город, Европа. В девять о-клок бай-бай не ложатся.
— В Ригу? — удивилась Вера. — Как это?
— Туда на электричке. Обратно на тачке. До Дзинтари ночью за чирик возят, я по прошлому году помню. One red Ilyich. Мани ноу проблем. Муха приглашает.
— Где мы, по-вашему, находимся? — спросила она. Интересно же, что он себе воображает.
— Как где? В Дзинтари, в пансионате «Янтарный». Ты чего, не знаешь, куда приехала? Прикалываешься?
По лестнице поднималась уборщица с ведром и щеткой. Вере захотелось посмотреть, как больной реагирует на столкновение с реальностью.
— Добрый день, — сказала она. — Я Вера. Как вас зовут?
— Меня зовут Марта Озолиня, — ответила уборщица с легким акцентом.
— Откуда сама, Мартусь? — подключился Мухин.
— Из Лиепая.
— Далеко ездить. Могла бы у себя в Лиепае щеткой махать. Много платят что ли?
Латышка обстоятельно ответила:
— Я получаю восемь евро десять сантим за час. В Лиепая столько не платят.
Ну-ка, как Мухин отреагирует на евро и сантимы?
А никак. Будто не расслышал. Наклонился к Вериному уху и пропел: «Ночью, в узких улочках Риги, слышу голос дальних столетий. Слышу века, но ведь ты от меня далека. Так далека, что тебя я не слышу. Па-па-па-па. Па-па-папа-па-па-па!».
— Эй, Муха, хорош девке мозги компостировать. Не про твой хер малина, — бесцеремонно толкнула его в спину Долорес Ивановна.
Директор взял нахмурившуюся Веру под руку, повел дальше.
— Как вам красотка Долли? — шепнул он.
— Распущенная старуха с грязным языком!
Вопреки железному правилу никогда не обижаться на контингент, Вера жутко разозлилась.
Через минуту ей стало стыдно.
— Бедняжка Долли не распущенная, — стал рассказывать Люк. — У нее так называемый витцельзухт-синдром, «синдром игривости». Возрастная патология Cortex orbitofrontal, разновидность фронтотемпоральной деменции. При этом поражении лобных долей происходят личные, нет, как это, личностные изменения. Мир будто утрачивает всякий смысл, распадается на мелкие, дурацкие фрагменты. Больной ничего не принимает всерьез, ему хочется всё превращать в шутку. Любые этические запреты снимаются. Это называется, если я правильно помню русский термин, «эмоциональное уплощение». Обычно витцельзухт сопровождается гиперсексуальностью вследствие утраты самоконтроля. Отсюда склонность к непристойностям. При наличии возможностей — к промискуитетному поведению. О, с Долорес Ивановной у нас бывают проблемы. Она может надеть мини-юбку без дессу и нарочно сесть так, чтобы мужчинам было всё видно. Это не очень аппетитное зрелище. — Люк Шарпантье грустно засмеялся. — Кто знает? И я могу когда-нибудь стать такой же грязный старик, с моими задатками. Что вы так смотрите, Вероник? Неужели вы в России никогда не имели дела с подобными случаями?
Вера покачала головой. Нет, в наших домветах бабушек с витцельзухт-синдромом она не встречала. Деды-похабники попадаются, и нередко. Но от пожилой женщины бесстыдства не ждешь. Или у нас экземпляры вроде Долорес Ивановны просто не попадают в дома престарелых? Чтоб вести себя нагло, нужна внутренняя уверенность, сознание своего права. А наши российские «резидентки» слишком принижены…
— У нее наверно богатый сын? Или дочка?
— Разумеется. Других гостей здесь нет, сплошь родители разных nouveaux-riches. На русскую пенсию во «Vremenagoda» не проживешь. На французскую, впрочем, тоже. Хорошо иметь деньги. Избавляет от многих проблем. — Директор вздохнул. — Думаю, дети отплавили… нет, сплавили мсье Муха и мадам Долли
