критики. Ну вот представьте себе — идет война, страна отдает все силы ради победы над германцем. Допустим, что Булгакову было на Россию наплевать и что заботило его лишь собственное благополучие. Пусть так. Но ведь в том сельском захолустье, где работал зауряд-врач Михаил Булгаков, была в то время тишь да гладь. А рядом — любящая, заботливая женщина. Что еще требуется для счастья? Работы много? Так на то и война. Нет, никаких серьезных причин, чтобы самолично «сесть на иглу», у него не было. Не было… если не считать разлуку с Кирой Алексеевной.
И все же следует признать, что столь привлекательная версия, призванная дать объяснение загадочной записи в дневнике, может рухнуть, если не найдется доказательств встречи Михаила с Кирой в 1908–1909 годах. Так, может быть, стоит возвратиться назад и вновь попробовать уверить и себя, и вас, будто таинственное К. расшифровывается как «Кутании»? А в самом деле, не мог ли этот московский специалист по наркомании снабжать Булгакова кокаином? Вроде бы явная нелепость, но вот что странно: Татьяна Лаппа-Кисельгоф вскользь говорит о том, что в феврале 1917 года они поехали в отпуск через Москву — «с вокзала на вокзал». И будто бы даже не смогли навестить дядю, Николая Покровского. Ну а про то, что в марте возвращались тоже через Москву, Лаппа-Кисельгоф не упоминает вовсе. Однако та загадочная запись в дневнике однозначно указывает на то, что был Булгаков в Москве в конце 1916 и в начале 1917 года и заезжал не на минутку. Видимо, первой жене было что скрывать…
Итак, следует признать, что версия, связанная с психиатром, кое-что все же объясняет. Но вот что читаем в рассказе «Морфий» у Булгакова:
«Власа отправили к Анне Кирилловне. Та ночью пришла ко мне и вынуждена была впрыснуть мне морфий».
Случайно ли в том рассказе возникло такое отчество спасительницы — Кирилловна? Все-таки есть что-то общее с незабвенной Кирой! А что, если К. имеет тройной смысл — Кира, Кутании, кокаин? Если же еще припомнить и ее фамилию да не забыть, что она была княгиней… Нет, поиски подобных совпадений ясности нам не прибавят.
А вот фрагмент из откровений Татьяны Лаппа-Кисельгоф (Т. К.), записанных Леонидом Паршиным (Л. П.) — о том, как чувствовал себя Булгаков после дозы морфия:
Л.
«Женщина и змея какая-то там…» Не Киру ли имел в виду Булгаков — ту, что была так далеко от него, так недоступна, так желанна? Ту, что стала главной причиной его пагубного пристрастия к морфию и, возможно, кокаину. Поэтому и «змея»…
Еще один фрагмент из рассказов первой жены:
«Насчет демобилизации ездил». Почему именно в декабре? А что, если пытался увидеться с Кирой Алексеевной и сделать ей подарок в день рождения — 20 декабря? Даже не просто в день рождения, а к юбилею, круглой дате! Вот потому-то и потратиться пришлось.
И кстати, какая может быть «демобилизация» в декабре 1917 года, если прежней власти нет, а новая еще никого мобилизовать так и не успела? Да, похоже, что Лаппа знала или догадывалась о существования К. Но какая женщина на ее месте в этом бы призналась?
А дальше — хорошо известные всем строки из рассказа «Морфий»:
«Анна К. стала моей тайной женой. Иначе быть не могло никак. Мы заключены на необитаемый остров».
Да, да! Именно остров! Там, в наркотических грезах были только он и она. На смену ненавистной яви приходила иллюзия сбывшейся мечты.
Однако обманывать себя бесконечно невозможно. Рано или поздно приходит понимание того, что прошлое уж не вернуть. И даже морфий не поможет. По счастью, Булгакову удалось избавиться от морфинизма, но воспоминания о К. продолжали терзать душу, следуя за ним неотступно, словно какой-то рок, словно наказание за совершенную ошибку. Ведь можно было сделать все иначе, но…
И в завершение — еще несколько строк из этого рассказа:
«Анна К. умерла в 1922 г. от сыпного тифа, на том же участке, где работала. Амнерис — первая жена Полякова — за границей. И не вернется».
В сущности, сам Булгаков предлагает нам выстроить этот ряд — К., Анна К., Анна Кирилловна и Кира Алексеевна. Стоит обратить внимание и на совпадение инициалов, если переставить «А» и «К». Да, видимо, еще сохранялась слабая надежда — вдруг прочитает и поймет.
Пожалуй, из приведенных выше строк следует сделать и такой вывод. К 1922 году воспоминания о Кире Алексеевне уже перестали тревожить Михаила Афанасьевича. Во всяком случае, он уже не так болезненно переживал разлуку. О том, что княгиня уехала в Европу, я уже писал. Вероятно, только в 1922 году Булгаков обнаружил, что ее уж нет, что для него она, по сути, умерла. Неоспоримо лишь то, что Кира Алексеевна в Россию никогда не возвращалась.
Душевное состояние Булгакова в 1916–1917 годах и несколько позже, как мы убедились, объяснимо. Можно понять и его наивное желание стать певцом, появившееся в 1909 году, — использовать вокальное мастерство как способ покорить сердце любимой женщины. А что же Кира Алексеевна? Что было с ней в 1908–1909 годах? На этот вопрос ответить могли бы ее письма — те, что писала она своей подруге, смею думать, в то время самой близкой из всех, княжне Анжелике Михайловне Гирей. Увы, о том, что было в письмах Киры Алексеевны, мы вряд ли когда-нибудь узнаем. Но вот что написала ей княжна в ответ:
«Милая моя Кира! Твое письмо меня очень и очень огорчило. Даже испугало. Таким унынием, отчаянием веет от него, что просто холодно на душе… Друг мой милый, не падай духом, возьми себя в руки и мужественно борись с горем, если таковое тебя гнетет. Жизнь мало к кому обращалась хорошей и светлой стороной, и поверь мне, у каждого есть свое горе, важно только не опускать крыльев. Тяжелее всего жить без надежды в будущее, а у тебя есть вера в то, что горе минует, значит, временные горести можно и должно перенести бодро. Малодушие и уныние есть грех, с которым нельзя не бороться, а в твои года, когда жизнь с ее горестями только начинается, негоже складывать оружие, хотя бы ради того, что в этом падении воли и духа очень меняется душа и все радости жизни пройдут мимо тебя и лучшие твои годы будут прожиты бесполезно, т. к. ни душа, ни ум, ни сердце не могут развиваться в том подавленном состоянии, в котором ты находишься…»
Можно представить себе, каким отчаянием и болью было проникнуто письмо Киры, если, прочитав его, подруга испугалась. Но как видим, даже она не знает, даже представить себе не может, в чем причина этого горя, этого страшного отчаяния. Если бы все было связано только с тем, что происходило в семье, не
