жизни ради того, чтобы другие, возможно, обрели то счастье, которого сама она оказалась лишена. С началом империалистической войны в составе санитарного поезда Анна Федоровна отправляется на фронт, но слабеющее здоровье уже не позволяет с полной отдачей выполнять работу. Возвратившись в Петроград, она просит назначить ее на одно из госпитальных судов, стоявших на рейде близ Одессы. А в марте 1916 года газеты сообщили трагическую весть: в результате атаки немецкой подводной лодки U-33 в Черном море близ города Офа затонуло русско-французское госпитальное судно «Портюгаль». Из двадцати шести сестер милосердия удалось спасти только одиннадцать. Так погибла Анна Федоровна.
Госпитальное судно «Портюгаль»
Не менее страшная судьба ожидала двоих ее братьев. Через три года после гибели сестры они были замучены махновцами.
А вот у двоюродного брата Анны Федоровны все складывалось иначе. Сын дипломата, юрист, Александр Мейендорф был причастен к основанию «Союза 17 октября», при этом видел основной своей задачей объединение немецкоязычных подданных империи — для этого даже была образована так называемая Немецкая группа «Союза 17 октября», существовавшая до 1914 года. Во время Первой мировой войны, когда многие русские люди погибали на германском фронте, барон счел своим долгом осудить кампанию против прибалтийских немцев, развернувшуюся в прессе. Цель этой кампании он рассматривал как попытку окончательно решить «остзейский вопрос», а именно — ликвидировать органы дворянского самоуправления в Остзейском крае. Для крупного землевладельца, имевшего более двух тысяч десятин земли, доходные дома в столице и фамильный замок, такое поведение было логичным и естественным. Увы, спасти имущество не удалось, и в 1919 году бывший землевладелец оказался в эмиграции. Все, что ему осталось, — это место преподавателя в британском университете.
Брат Александра, Петр, сначала камер-юнкер, позже удостоенный высокого звания камергера, служил хранителем Императорского Эрмитажа. Чтобы в дальнейшем вам не путаться, сразу поясню, что в нашем Отечестве до Октябрьской революции обер-маршал приравнивался к дворецкому, обер-камергер к постельничему, действительный камергер к стряпчему, обер-шталмейстер к ясельничему, обер-егермейстер к ловчему, обер-шенк к кравчему, обер-мундшенк к чашнику, мундшенк к чарочнику, а камер-юнкер к комнатному дворянину. Теперь, надеюсь, все понятно? Да, чуть было не забыл — 30 августа 1856 года в связи с коронацией Александра II был учрежден придворный чин обер-форшнейдера, в обязанности которого входило разрезание кушаний для императорской четы во время праздничных обедов. Прежде эта высокая честь, то есть честь разрезать, предоставлялась старшему дежурному камергеру.
Но возвращаемся к хранителю. В политике Петр Мейендорф разделял взгляды октябристов — входил в ту же самую Немецкую группу, что и брат Александр. Судьба его после 1917 года остается неизвестной. Похоже, большевики решили, что знатный хранитель непременно разворует ценности. И о семейном его положении тоже нечего сказать — жил в том же доме, где с конца XIX века обосновались его дядя с женой. Там же обитала дочь хозяина со своим возлюбленным супругом.
Интересна история этого дома. В середине XVIII века на участке между Миллионной улицей и набережной Мойки находился дом некоего Эмса, фельдшера Семеновского полка. В середине следующего столетия домом завладел Андрей Штакеншнейдер, придворный архитектор, разбогатевший на строительстве дворцов для императорской семьи. Построил он и дворец Алфераки в Таганроге для одного из предков Анны Бетулинской-Смирновой, речь о которой впереди. Трудно было удержаться и не перестроить дом на Миллионной в соответствии со своим вкусом и потребностями семьи, что и было сделано. В поперечном двухэтажном флигеле расположилась мастерская архитектора, там же были и жилые комнаты. На Мойку был обращен сад, на красную линию набережной Мойки выходил одноэтажный флигель. Со временем дом стал знаменит литературно-художественным салоном. Посетителями его были художники, писатели и даже будущие революционеры-демократы.
К несчастью, увлекшись трудами праведными, глава семейства своих сил не рассчитал, заболел и вскоре умер. Дом на набережной Мойки пришлось продать. А в конце XIX века в нем поселилась семья во главе с бароном Федором Мейендорфом, генерал-лейтенантом и командиром Его Императорского Величества конвоя.
И что это за повальное стремление бежать от большевиков под крылышко недавних врагов, на Украину, оккупированную немцами! Не только братьев Анны Федоровны это подвело — шурина вышеупомянутого Петра Богдановича тоже махновцы расстреляли. А ведь был Яков Анатольевич Куломзин совсем не глупый человек — председатель земского собрания, предводитель уездного дворянства. И вот надо же, бежав из Петрограда на юг вместе с семьей, погиб в том же 1919 году от рук все того же батьки. Счастье, что семье через Польшу и Чехословакию удалось добраться до Канады. На наш взгляд, бегство это было и морально, и логически оправдано — недопустимо бросать малых детей на произвол судьбы ради безнадежной попытки восстановить утраченные привилегии.
Пришла пора познакомиться с загородным домом представителей семейства Мейендорф. Сельцо Подушкино когда-то принадлежало Милославским. Позже его приобрел некто Казаков, построивший неподалеку от села усадьбу. Его дочь к 1885 году выстроила новый дом, стилизованный под европейское Средневековье. Второй муж владелицы усадьбы завершил перестройку и отделку дома — появились гобелены, витражи, коллекция оружия, библиотека. Подвалы были полны вин, парадные покои украшены картинами старых мастеров и фигурами рыцарей в сверкающих доспехах. Над входом красовался герб баронов Мейендорфов, а куранты часовой башни регулярно, каждый час, играли гимн России. Близ дома устроили небольшой пейзажный парк с калифорнийскими кленами, уссурийским кедром и пробковым дубом из Китая. Был пруд с живописным островом и трехпролетным Розовым мостом, была подъездная аллея из березы и ели. Все было. Живи и наслаждайся! Ах, если бы не Октябрь…
К чему я все это веду? При чем здесь судьба всеми забытых Мейендорфов или утраченного ими в результате революции богатства? А дело в том, что замок этой семьи, располагавшийся на известной всем Рублевке, ныне входит в число объектов Управления делами Президента — та самая Барвиха! Говорят, присмотрел это имение еще сам Брежнев, а далее пошло своим путем.
Как скоро все, в той или иной форме, но возвращается на круги своя! И прежняя знать всего лишь уступает место новой знати.
И вновь пересечение судеб, очередное «совпадение» — в Барвихе отдыхал Булгаков, уже совсем больной, дописывая свой «закатный» роман. Откуда ему было знать, что через двадцать лет внучатый племянник Киры Алексеевны женится на юной баронессе Мейендорф? Впрочем, в определении степени родства немудрено и ошибиться — очень уж запутанная связь у аристократических родов, у всех этих Шереметевых, Левшиных, Трубецких и Мейендорфов. Вот кажется, что только-только породнились, но если как следует покопаться, то выяснится, что три-четыре поколения назад все это было — и свадьба, и пересечение судеб. Вот только персонажи на этой сцене жизни теперь уже другие.
Вряд ли к новой знати можно отнести еще одну Анну, дочь упомянутого выше Николая Мейендорфа, художника-живописца и офицера вермахта. В 1950-х годах она вышла замуж за Никиту Шидловского, внучатого племянника того самого Шидловского, депутата Государственной думы, который в феврале-марте 1917-го был одним из самых рьяных сторонников свержения монархии. В те смутные дни многие молодые офицеры армии, на говоря уже о нижних чинах, поддерживали эту идею, заявляя о признании власти Временного комитета, созданного представителями Госдумы. Ну а в самом комитете шла борьба между либералами, сторонниками умеренных преобразований в интересах буржуа и демократами, которые настаивали на аресте царских сановников, монархически настроенных офицеров, прочих «сатрапов» и на приумножении завоеваний революции. После отречения государя императора семьи «бывших» потянулись на юг, подальше от революционного Петрограда, поближе к теплому морю и черноморским портам, откуда можно было при необходимости перебраться за границу. Щербатовы, Апраксины, Дондуковы-Изъединовы и многие другие обладатели дворянских титулов оккупировали гостиницы Пятигорска, Кисловодска, Ялты. Ждали, чем все это закончится. А между тем радикально настроенные офицеры сражались с большевиками в армии Деникина. Среди них оказался и будущий отец Никиты, Сергей Николаевич Шидловский. Вот краткий отрывок из воспоминаний двадцатитрехлетнего белогвардейского офицера о действиях армии в Крыму весной 1919 года. Речь прежде всего о восстании большевиков в Керчи и сражении за Аджимушкайские
