—
—
—
Поднимая пыль, спешит к фронту колонна. Покрытые пылью лица людей, стекла машин и тракторов, сама техника, чехлы, надетые на прицепленные к тягачам орудия. Пыль и изнуряющая жара сейчас остаются главными противниками совершающих марш артиллеристов. «Пыль, пыль, пыль от шагающих сапог. Отпуска нет на войне» — Киплинг, пусть он и певец английского милитаризма, смог описать войну правдиво и точно. Жара и пыль, а еще — дорога, ведущая от мирного, обжитого за годы службы военного городка в душную неизвестность. Пусть городок уже бомбили, а сейчас не видно ни одного вражеского самолета, он все равно оставался символом мирной жизни. Дорога же, несмотря на самый мирный вид и отсутствие бомбежек, вела на войну. Хорошо, что хотя бы самолетов немецких нет, пусть и непонятно почему. Или упустили выход полка, или просто нет сил для удара.
А колонна все спешит, спешит с невиданной для мирного времени скоростью, вдвое превышающей скорость обычного пешехода. Это очень много для изношенных, выработавших до половины ресурса тракторов, и частенько то один, то другой вдруг замирают, и матерящиеся механики-водители лезут в нутро, гремя ключами. Слава богу, пока ни одной серьезной поломки не было, и колонна, практически не останавливаясь, двигается дальше.
— Сергей Михайлович, — комиссар полка, только что вернувшийся из передовой батареи, запыленный и даже как будто усохший от жары, морщась на солнце, смотрит на комполка с непонятным выражением на лице, — надо уменьшить маршевую скорость и дать водителям хотя бы полчаса отдыха.
— Тогда мы не успеем в назначенное время.
— Но при продолжении марша таким темпом мы в лучшем случае приведем половину техники и личного состава.
— Хорошо, Андрей Николаевич. Привал двадцать минут и продолжаем движение в прежнем темпе!
Машины застывали одна за другой, к текущему неподалеку ручью сразу же выстроилась очередь солдат с флягами и ведрами. Короткий отдых, и машины одна за другой начинают движение.
Наконец, прибыв на указанное место, не дожидаясь дополнительных указаний, батареи начинают разворачиваться. С извечными русскими словами, сопровождающими любую тяжелую работу, громоздкие семитонные орудия отцепляются от тракторов, разворачиваются. Раздвигаются станины, забиваются сошники, выкладываются на специально расстеленный брезент первые снаряды и гильзы, сгружаемые с полуторок. Но… работа прерывается, едва начавшись. Приехавший со стороны грохочущего в отдалении фронта конный посыльный отдает встретившему его командиру пакет. Вскрыв конверт, комполка, выразив свое отношение ко всему происходящему на армейском диалекте русского языка, приказал срочно сворачиваться и готовиться к новому маршу.
И снова убегает под гусеницы трактора бесконечная лента дороги, и снова пыль от впереди идущих машин оседает на лице хмурящегося Кузьмы и сидящего рядом командира орудия старшины Степана Кузьмича Жаворонкова.
— Чего нахмурился, Кузьма?
— Да звуки мне не нравятся, товарищ старши…
Внезапно с резким скрежетом трактор застыл на месте, и сквозь наступившую тишину стал слышен шум уходящей колонны и рокот мотора остановившейся полуторки с расчетом.
— Что… мать! Ты чего встал? — Кузьма, не обращая никакого внимания на ругань старшины, выскочил из кабины и старательно крутил рукоятку, надеясь снова запустить внезапно «умерший» двигатель.
— Все! Придется чинить, е… его и его родственников до седьмого колена, — наконец, после нескольких попыток, высказался Нечипоренко и грязно выругался.
Из грузовика выскочил водитель, подбежал к раскапотирующему мотор Кузьме и, о чем-то с ним переговорив, полез в кабину трактора за дополнительным инструментом. Вместе они уже залезли куда-то в глубину, разбираясь в потрохах мотора, когда к трактору подбежал лейтенант Колодяжный. Выслушав доклад старшины, он посмотрел на торчащие из трактора «пятые точки» водителей, на столпившихся вокруг бойцов и начал отдавать команды. Через минуту, поднапрягшись, бойцы откатили отцепленное орудие в импровизированное укрытие под деревья. После чего два бойца засели в кустах, наблюдая за окрестностями, еще один, сидя в кузове полуторки, крутил головой, осматривая небо. Старшина, уважительно посмотрев на грамотные действия лейтенанта, присоединился к бойцам, помогавшим ремонту. Тем временем колонна полка, не дожидаясь отставших, ушла дальше.
Прошло около часа, когда, наконец, один из самых сильных бойцов расчета, Антон Змиев, пару раз крутанул рукоятку. Двигатель, чихнув, уверенно зафырчал, запыхтел.
— Все, запустился, — с удовлетворением отметил Кузьма, вытирая руки поданной одним из бойцов ветошью.
— Сворачиваемся! — скомандовал Колодяжный, бойцы с шутками побежали к полуторке, но остановились и задрали головы в небо, навстречу несущемуся с востока шуму моторов неизвестных
