и только на нашу сторону. Нам в сегодняшней ситуации вот таких знаний у врага и не хватает, для полного счастья.
Очень хорошо, что эти ребята появились. Мне легче будет. Одни их предложения по реорганизации танковых войск чего стоят. Увлекся я авиацией, другие рода войск запустил. Там тоже оказалось все не так благополучно, как военные докладывали. Не было у нас, получается, до войны танковых войск. Танки были, а войск — не было. Потому что танковые войска — это не только и не столько танки. Это мотопехота, это ремонтные и эвакуационные службы, это горючее, для перевозки которого нужны автоцистерны. Даже их нет в нужном количестве. Нет и взять неоткуда. Американцы и англичане пока только раскачиваются. Да и не сильно они помогут в первое время. Это я твердо помню. Потом… потом да, помогут. Но нам нужно многое сейчас. Приходится своими силами изворачиваться.
Только и упрекать в этом наших военных трудно. Нет сейчас ни опыта, ни соответствующей индустрии, чтобы сразу все необходимое в армии появилось. У англичан, например, положение ничуть не лучше, если не хуже. У них, у страны с традиционно сильнейшим машиностроением, «мастерской мира» девятнадцатого века, танки по надежности даже нашим новым, недоведенным, машинам уступают. Ломаются, и как ломаются. Потери от поломок больше, чем от огня противника. Да и организация их танковых войск от немецкой на несколько лет отстает. Так что не одни мы такие, если подумать.
Пока нас спасает именно большое количество запасенной техники. Именно эти пресловутые двадцать тысяч танков, за которые ТАМ так ругают товарища Сталина. Не понимая того, что именно они позволяют нам сдерживать немецкий натиск. Мы вынужденно меняем танки и людей на время. Кроваво, тяжело… Тяжело. Нет, это слово не подходит. Нет таких слов, чтобы передать все, что в эти дни переживает страна. Немцы — серьезный противник. Очень серьезный. Обученный, с боевым опытом. Да и разница в образовании себя дает знать, и то, что на них вся Европа работает. А мы вынуждены бороться против них, чем можем. Вынуждены, черт побери. И хорошо, что мы можем позволить себе вместо людей терять бездушные железки. А вот если бы их не было… Не хочу даже думать о таком. Ведь каждый сгоревший танк сейчас — это чьи-то спасенные жизни. Не все из экипажа гибнут, не надо вводить в бой пехоту, причем в больших количествах, чем танкистов. Этого ТАМ многие не понимали и не поймут никогда…
Эти же товарищи ОТТУДА — молодцы. Не только языком трепаться могут. Из кадровых советских офицеров, да и не самых плохих, похоже. Под Рожищами отличились, целый штаб раздолбали и тет-де-пон столько времени против эсэсовцев держали. Молодцы… Лаврентий тоже не промах, на базе их предложений неплохой доклад сделал. Сразу видно, где и в чем у нас недостатки.
Но им и проще. Как и мне. У нас есть знание, которое сейчас только начинает накапливаться и систематизироваться. Знание же, как известно, — сила. Чем и пользуются эти попаданцы. Именно знанием они превосходят современников, которые ничуть их не хуже, но вынуждены накапливать его сами.
Лаврентий под них после моего намека бригаду выбил. Отдельную, тяжелую, подчиненную НКВД. И ему удобней за ними следить, и местные орлы с таким соединением поосторожнее обращаться будут. Много еще у нас в армии ореликов, для которых главное — отдать приказ, а там и трава не расти. Как в анекдоте: «Стукнул кулаком по столу, чтоб к утру было. И не е. т как». Вот таких личностей удержит от излишнего рвения подчинение бригады Лаврентию. Там посмотрим, как они себя дальше покажут, может, и выше их продвигать будем.
Так, следующая бумага. Вот значит как. Молодец Лаврентий. Кто это у него так отличился? Ясно. Меркулов с подачи Мехлиса раскопал. Молодцы и они, и следователи, которым это дело поручили. Не мог один попаданец так эффективно действовать, я это сразу подозревал. Вот и помощники у него нашлись. Заговора пока не обнаружено, но ниточки кое-какие болтаются. Не зря ТАМ этих военных так быстро пристрелили, не зря. Резали, значит, концы, сохраняя корни. Надо, следовательно, копать дальше, не забыть Лаврентию указания дать. Позднее…
— Товарищ Поскребышев, соедините меня с товарищем Шапошниковым. Борис Михайлович? Здравствуйте. Как у нас дела на Западном фронте? Вот как? Что вы намерены предпринять?…
Белая ночь — радость для поэтов и прочих художников и самая страшная проблема для подводников. На гладкой как зеркало поверхности моря, озаренной бледно-голубым светом, советская подводная лодка видна как на ладони. Но, как ни опасно наверху, лодка вынуждена идти в надводном положении, под деловитый перестук дизелей, заряжая аккумуляторы и проветривая отсеки. Именно поэтому бдительно вглядываются в небо сигнальщики, да и сам вахтенный офицер, лейтенант Калинин, напряженно вглядывается в пустынную даль.
— Нам бы сейчас вместо нашей «щучки» такую подводную лодку, как у Адамова, в «Тайне двух океанов»…
— Мечтатель вы, Владимир Иванович, — отзывается на слова капитана Калинин, продолжая внимательно всматриваться в воздух, и тут же выкрикнул: — Самолеты противника, всем вниз!
Вахтенные кубарем скатываются по трапу, за ними — Калинин, и последним, уже под огнем налетевших самолетов, в люк ныряет, поспешно захлопывая крышку и крутя кремальеру, капитан. В корпус лодки с грохотом ударяют пули. На центральном посту все, увидев капитана, облегченно вздыхают. Несколько бомб рвутся неподалеку от проваливающейся в глубину лодки, не причиняя большого вреда, всего лишь гаснет свет в отсеках, и лодка перестает управляться электрическими рулями.
— Глубина пятьдесят, курс норд-вест-вест, обороты восемьсот, — докладывает капитану уже успевший получить последние сведения Калинин. — Идем на ручном управлении.
Едва он заканчивает доклад, вспыхивает освещение, и вахтенные докладывают о переходе на электрическое управление.
— Докладывает старший матрос Гржимайло! Повреждения устранены!
— Самолеты появились не просто так. Как вы считаете, Михаил Степанович? — обращается к появившемуся на центральном посту старпому капитан.
— Скорее всего, расчищают дорогу конвою из Швеции.
— Я тоже так полагаю. Что же, попробуем перехватить?
— А почему бы и нет.
— Тогда курс норд-норд-вест, глубина тридцать, обороты тысячу, так держать!
— Есть так держать!
Прошло примерно полчаса. Лодка шла прежним курсом, постепенно приближаясь к границе назначенного ей позиционного района.
— Шумы по курсу, угол двенадцать, дистанция не более двадцати пяти кабельтов. Не менее пяти судов, — доложил акустик. Обладавший почти абсолютным музыкальным слухом старшина Селин хотел поступать в музыкальное училище, на класс фагота. Но жизнь внесла коррективы, и теперь командир «счастливой Щуки» по праву гордился одним из лучших акустиков Балтфлота.
— Боевая тревога! Всплыть на перископную глубину, курс вправо двенадцать, обороты до шестиста, носовые товсь!
