Сражения на большей части мира закончились, но не победами или поражениями, а из-за того что с самим Армагеддоном спорить бесполезно. Пустыни уже потемнели от вулканических выбросов. Через считанные дни ни человек, ни ксенос не смогут дышать в пустошах. Лёгкие заполнят пепел и зола, а техника засорится и не сможет сдвинуться с места.
Поэтому война пока остановилась, но не закончилась. Это не история о триумфе и победе.
Твари ошеломлены и ползут обратно в города, которые смогли захватить, чтобы укрыться на время Сезона Огня. Имперские войска перегруппировываются на ещё удерживаемых территориях и выбивают захватчиков с тех позиций, где зелёнокожие не смогли достаточно хорошо укрепиться.
Хельсрич одно из таких мест. Некрополь, где сто моих братьев погибли рядом с сотнями тысяч верных душ Империума…
Город-склеп, большую часть которого почти сравняли с землёй за два месяца уличных боёв, и в котором практически не осталось промышленности…
Имперские тактики провозгласили это
Я никогда не смогу снова понимать людей — я перестал быть человеком, когда вступил в ряды Храмовников. Понимание смертных чуждо мне с тех пор как я принёс первые клятвы Дорну.
Но я позволю людям этого удушливого мира торжествовать. Позволю выжившим жителям Хельсрича ликовать и праздновать затянувшееся поражение, которое выставляют победой.
И по их просьбе я вернусь на поверхность ещё раз.
У меня есть то, что принадлежит им.
Они стоят вдоль Магистрали Хель и ликуют, словно на параде. Несколько сотен горожан и столько же свободных от службы гвардейцев. Они столпились с обеих сторон от ”
Слуховые рецепторы шлема уменьшают ликующие крики до менее раздражающего уровня, как и в тех случаях, когда пространство вокруг меня подвергается артиллерийскому обстрелу.
Я стараюсь не смотреть на людей, на их раскрасневшиеся лица и сияющие радостью глаза. Для них война закончилась. Их не заботят орбитальные пикты, на которых показаны целые армии орков, окопавшиеся в других ульях. Для населения Хельсрича война закончилась. Они живы — значит они победили.
Трудно не восхищаться такой простотой. Блажен разум, слишком малый для сомнений. И, если честно, то я никогда раньше не видел так яростно сопротивляющийся захватчикам город. Люди здесь заслужили жизнь.
Эта часть города расположена недалеко от проклятых доков и относительно не пострадала. Она осталась под непоколебимым контролем войск Империума. Полагаю, что Саррен и его 101-й бились здесь до последнего.
Несколько человек стоят перед ”
Я иду к нему, и толпа ещё сильнее разразилась ликующими криками. Я двигаюсь впервые за час.
Час я выслушивал нудные речи собравшихся, которые ближайшая вокс-башня транслировала по всему кварталу.
— Гримальд, реклюзиарх Чёрных Храмовников, — грохочет вокс-голос. Ликование усиливается, когда я приближаюсь. Звавший меня солдат тихо здоровается.
Майор или точнее
Я возвращаю приветствие. Речь по воксу — говорит неизвестный мне офицер из штаба генерала Курова — продолжается монотонное изложение моих подвигов в боях бок о бок со Стальным легионом. Моё имя выкрикивают тысячи людей, и я поднимаю кулак, приветствуя их.
И всё это время я вспоминаю, как погибли мои братья.
Погибли за них.
— Квинтус-адъютант Тиро выжила? — Спрашиваю я.
— Кирия справилась, — кивает Райкен, пытаясь улыбнуться изувеченным лицом.
Хорошо. Я рад и за него и за неё.
— Привет, сэр, — произносит другой легионер. Я смотрю за спину полковника на человека, который стоит чуть дальше в строю. Целеуказатель останавливается на улыбающемся молодом лице. На нём нет шрамов, но видны морщинки от смеха в уголках глаз.
Вот как. Значит он тоже не погиб.
Я не удивлён. У некоторых людей удача в крови.
Я киваю, и он подходит ближе, явно столь же утомлённый церемониями, как и я. Оратор сейчас рассказывает, как я ”обрушился на инопланетных богохульников, которые посмели осквернить внутреннее святилище храма”. Его слова похожи на проповедь. Он мог бы стать отличным экклезиархом или проповедником в Имперской гвардии.
Одетый в охряную униформу солдат протягивает мне руку. Я иду навстречу его желанию и протягиваю свою.
— Привет, герой, — улыбается мне легионер.
— Здравствуй, Андрей.
— Мне нравится твоя броня. Сейчас она гораздо симпатичнее. Ты сам её перекрасил или это обязанность рабов?
Я не понимаю, шутка это или нет.
— Сам.
— Хорошо! Хорошо. Может теперь тебе стоит отдать мне честь, а? — Он стучит по эполетам, где красуются новенькие и сияющие серебром капитанские нашивки.
— Я не обязан отдавать честь капитану Имперской гвардии, — отвечаю я. — Но всё равно поздравляю.
— Да знаю, знаю. Но искренне благодарю за то, что ты сдержал слово и рассказал капитану о моих подвигах.
— Клятва есть клятва, — я не знаю, что ещё сказать маленькому человеку. — Твоя подруга. Возлюбленная. Ты её нашёл?
— Да, — говорит Андрей. Я не знаток человеческих чувств, но вижу, как его улыбка стала хрупкой и натянутой. — Я её нашёл.
Я вспоминаю последний раз, когда видел невысокого штурмовика — он стоял над окровавленным трупом начальника доков и вонзил штык в шею ксеноса за секунду до обрушения базилики.
Удивительно, но я рад, что он выжил, но выразить подобное — не так-то просто, особенно при помощи слов. У него такой проблемы нет.
— Рад, что ты выжил, — произносит Андрей мои невысказанные мысли. — Слышал, ты был сильно ранен, да?
— Не настолько, чтобы умереть.
Но очень близко. Мне быстро наскучили слова апотекариев на борту ”
Он смеётся, но без особого веселья. Глаза Андрея остекленели с тех пор, как он упомянул о подруге.
— Ты очень целеустремлённый, реклюзиарх. Некоторые из нас поленились тогда. Признаться, я сам ждал спасательные команды — у меня не было доспеха астартес, чтобы разбросать обломки и вернуться в битву на следующий день.
— В докладах, которые я слышал говорилось, что больше никто не пережил обрушение базилики. — Отвечаю я ему.
