Трофим Иванович просил быть максимально-осторожным и купчинских ворон ртом не ловить.
— Постараюсь, — проворчал Пашка. — Не вчера, чай, родился…
Посыльный, козырнув, удалился.
— Хорошо устроились, служивые, — завязывая шнурки на кроссовках, насмешливо фыркнула Александра. — Это я про ведомственные квартиры. Очень удобно — в плане надзора, пригляда, обыска и прочих шпионских штучек.
— Не шпионских, а, наоборот, розыскных.
— Не будь педантом, милый. Тебе это совершенно не идёт… Я, кстати, сейчас отправляюсь на «метрошную» станцию Купчино. Там, вроде, собрались ремонтировать один из двух подземных переходов. Купчинский народ уже волнуется, мол, по утрам и вечерам будет давка. Редактор поручил готовить материал для тематической статьи.
— Давка — это плохо, — согласился Сомов. — Терпеть её ненавижу. Актуальная тема. Пиши.
— Да, Бог с ней, с актуальностью. Я, собственно, не про это… Может, пообедаем вместе? Например, в «куриной» американской закусочной?
— Хорошая идея. Во сколько встречаемся?
— В четырнадцать ноль-ноль сгодится? — набрасывая на плечо ремешок стильной дамской сумочки, спросила Сашенция.
— Вполне.
— Смотри, майор, не опаздывай. Рассержусь. Всё, побежала. Нагнись, чмокну…
В Офицерском доме жили люди непростые, получившие квартиры ещё до приснопамятной горбачёвской Перестройки. В основном военные, прокурорские, «фээсбэшники», «грушники», а так же работники МВД. Сейчас, понятное дело, уже вышедшие в отставку, но бдительности, тем не менее, не утратившие.
Уже возле парадной Сомова встретили недоверчивые и колючие глаза двух опрятно-одетых старичков, сидевших на небесно-голубой скамье. Чуть дальше, возле густых кустов сирени, беззаботно резвились собаки — пожилая немецкая овчарка и молоденькая шустрая такса.
— Доброго здоровья, отцы! — ухмыльнувшись, поздоровался Пашка. — Хорошая сегодня погода, не правда ли? И не надо, пожалуйста, так подозрительно пялиться на меня. Прямо как жители зачуханного Урюпинска на рыжего Чубайса в телевизоре. Я, честное слово, свой. Вот, полицейское удостоверение.
— Разверни, — нахмурившись, потребовал один из дедков. — Майор российской полиции, говоришь? Ну-ну… А вдруг, милок, ты являешься этим… э-э-э, оборотнем в погонах?
— Не, Петрович, не похож парнишка на оборотня, — подключился к разговору второй старичок. — Не тянет. Это я тебе как бывший следователь по особо важным делам авторитетно заявляю.
— Почему — не тянет?
— Во-первых, из-за машины. Обшарпанный «Опель» со старыми и свежими вмятинами. Лет десять- двенадцать ему, никак не меньше. Во-вторых, ботинки на майорских ногах — белорусского производства. Уважающий себя взяточник и коррупционер скорее удавится, чем наденет белорусскую обувь. Мол, драгоценный имидж можно загубить раз и навсегда. В-третьих, на рубашке у фигуранта верхняя пуговица расстегнулась. И что же мы наблюдаем в образовавшейся прорехе? Правильно, свежий засос. А разве оборотней — взасос — целуют? Ну, уел я тебя, недоверчивого?
— Уел. Спорить не буду, — согласился Петрович и, милостиво улыбнувшись, разрешил: — Проходи, майор.
— Гав! — поддержала старенькая немецкая овчарка. — Мол: — «Путь открыт, служивый…».
— Всем спасибо, — вежливо поблагодарил Пашка. — Премного благодарен. Я по-быстрому…
Прежде, чем войти в квартиру Тощего бастарда, Сомов внимательно осмотрел дверное полотно и косяки дверной коробки.
«Правильно, Пашенька. Правильно, дружок», — одобрил внутренний голос. — «Кто этого чукотского деятеля знает? Вдруг, он усиленно бережётся и пользуется всякими волосками-маячками? Дело-то житейское… Нет, всё, вроде, чисто. Можно заходить…».
Быстро и практически бесшумно отомкнув два стандартных замка, он прошёл внутрь.
«Вполне жилой запах», — насторожился подозрительный внутренний голос. — «Даже лёгкий цветочный аромат явственно ощущается. Женские духи? Не буду, пожалуй, утверждать столь категорично… В любом случае, так в квартире записного и хронического холостяка пахнуть не должно. Как — так? Приятно, вот как. Никакой тебе затхлости, неустроенности и заброшенности. Ладно, разберёмся…».
Малогабаритная двухкомнатная квартира была обставлена скучно и стандартно, то есть, в полном соответствии со строгими ведомственными инструкциями: вешалка, буфет, одёжный и книжный шкафы, письменный стол, четыре колченогих стула, двуспальная кровать, пыльные узорчатые шторы, скромный кухонный гарнитур, отечественный холодильник, допотопная стиральная машинка — «Волна».
Пашка зашёл в ванную и удовлетворённо хмыкнул:
— Этого и следовало ожидать — вся раковина заставлена флакончиками, баночками и скляночками. А также завалена всевозможными пластиковыми тюбиками. Дамская косметика, ясен пень. Аналогичными штуковинами и в моей ванной раковина захламлена. Сашенцией, понятное дело. И на этикетках значатся примерно те же названия-логотипы. Да и банных халатов на крючках наличествует два: один — мужской, другой, соответственно, женский… А это ещё что такое?
В дальнем углу ванной, рядом со стиральной машинкой, располагался высокий светло-бежевый шкаф-пенал — явно новенький, не входящий в стандартный «ведомственный мебельный комплект» и купленный, судя по всему, совсем недавно.
«Сюрприз!», — распахнув дверцу шкафчика, мысленно присвистнул Сомов. — «Разномастные парики, шиньоны, накладки, фальшивые усы и прочие гримёрные принадлежности-причиндалы. Причём, парики — в основном — женские. Но есть… м-м-м, и из серии — „унисекс“. Ну-ну… Очевидно, дело обстоит так. После работы Тощий бастард, как правило, выходит на вечернюю прогулку по Купчино. Причём, уходит из Офицерского дома он в одиночестве, да и возвращается всегда один. Без каких-либо женщин. Значит, у его сердечной пассии — просто напросто — имеется запасной комплект ключей. Подполковник отправляется на вечерний променад, а минут через пятнадцать-двадцать после этого неизвестная девица, загримированная на совесть, проникает в квартиру, готовит сытный ужин и ждёт возвращения Назарова… К чему такие сложности? Значит, существуют на то важные и веские причины. Сторожатся наши любовнички. Сторожатся. Не хотят, чтобы их видели вместе. Поэтому и играются в опытных конспираторов. Барышня, надо думать, заходит в эту квартирку в одном облике, а покидает, сменив одежду и парик, в другом. Например, в парадную зашла пухлая блондинка в тёмных очках, а через несколько часов вышел худенький неприметный подросток. Артисты, блин горелый. Ладно, продолжаем наш осмотр…».
Осматривать, впрочем, было особо и нечего. Кухня, двухкамерный холодильник, заполненный стандартным продуктовым набором — без чёрной икры в трёхлитровых банках, средиземноморских мидий, тихоокеанских омаров и коллекционных итальянских вин. Комната-кабинет с письменным столом, книжным и одёжным шкафами. Спальня с просторной, аккуратно застеленной двуспальной кроватью, телевизор на подставке, пара прикроватных тумбочек.
— Совершенно ничего интересного, — ворчливо пробормотал Пашка. — Даже глазу не за что зацепиться…
«Не торопись огорчаться, майор», — оживился внутренний голос. — «Смотри, на правой тумбочке лежит фотоаппарат. Солидный такой, навороченный… Ага, не какая-нибудь там легкомысленная китайская „мыльница“, а серьёзная швейцарская вещица. Уважаю… Так, смотрим правым глазом в крохотное окошечко, нажимаем указательным пальцем на зелёную кнопочку, крутим чёрное колёсико и просматриваем последние снимки, сделанные этим аппаратом… Ух, ты! Красотища-то какая! Я тащусь и медленно офигиваю…».
Снимки были бесконечно-пикантными и носили ярко-выраженную эротическую подоплёку: полуобнажённая и полностью голая Марина Бокий во всех ракурсах — и одна, и с Тощим бастардом, и с Толстым.
— Вот же, деятели раскрепощённые, — неодобрительно покачал головой Сомов. — Чукотско-шведская семейка. Так их всех и растак… Что теперь со всем этим делать? В том смысле, рассказывать Тургаеву про
