— Завтра их выписывают. Они хотят лично выразить тебе благодарность за спасение.
— Это единственное, что меня примиряет с пребыванием здесь. Слушай, что ты сделал с Лежнёвой? Она ко мне ластится, о тебе расспрашивала.
— Спроси лучше, что она сделала со мной. Но какая женщина! Кстати, как ее зовут? Она меня так безжалостно выставила, что я даже не успел узнать ее имя.
— Зато твое она теперь знает. У нее какое-то необычное имя, из греческой мифологии, то ли Афродита, то ли Афина, я мельком слышал, сейчас не вспомню.
— Ей бы подошли оба. Воинственная красавица. Ладно, сам узнаю. Как Настя?
— Хорошо. Вчера была у меня. Эта история со Смуровым не дает мне покоя. Настя говорит, что давно его не видела, но кто поймет женщин?
— Не смей сомневаться в Насте! Смуров уехал в Ленинград, она правду сказала. Если бы ты знал, какая необыкновенная у тебя жена! Ведь это она спасла тебя от смерти.
— Настя? Каким образом?
— Когда-нибудь расскажу. Это долгая история. А сейчас пойду улаживать собственные сердечные дела.
Против ожиданий, Лежнёва встретила Алексея неприветливо.
— А, это вы, — черствым голосом произнесла она, столкнувшись с ним в коридоре.
Однако Алексей был не из тех, кого легко смутить:
— Вы как будто мне не рады. Помнится, в прошлую нашу встречу я вызывал в вас более положительные эмоции.
Лежнёва высокомерно подняла крутую бровь:
— Я сожалею о том, что произошло. Забудьте об этом и никогда не вспоминайте. Это был минутный порыв.
— Зачем же вы расспрашивали обо мне Арояна, узнавали, как меня зовут? — не унимался Алексей.
— Легкомыслие вашего друга меня не удивляет. Сами знаете — с кем поведешься, от того и наберешься! — последовал холодный ответ.
— И все же позвольте узнать ваше имя.
— Меня зовут Ариадна Сергеевна, если вам так уж необходимо.
На этом она попыталась закончить беседу и сделала попытку двинуться дальше по коридору, придав лицу казенно-надменное выражение, но Алексей встал у нее на пути:
— А, так это вы помогли Тесею прикончить вашего ближайшего родственника? Это как раз в вашем духе.
— Ваша эрудиция делает вам честь, Алексей Иванович, но позвольте напомнить, что Ариадна не принимала участия в убийстве Минотавра, она лишь помогла Тесею выбраться из лабиринта.
— Тогда помогите и мне выбраться из лабиринта, в который сами же меня заманили. Подарите мне вашу спасительную нить.
— Уберите руки, товарищ Вересов. Нас могут увидеть. Не стану я вас спасать. Вам там самое место! Где вы пропадали все это время? Не сомневаюсь, что гонялись за юбками.
— Я гонялся за фашистами, доказательством тому орден, который вы упорно не хотите замечать.
Она бросила косой взгляд на орден и отвернулась, все еще пытаясь Алексея обойти. Тот и не думал ее отпускать, он продолжал шутливо оправдываться: еще одним доказательством его невиновности мог служить тот факт, что в госпитале находится Вазген, его лучший друг. Не видеться с ним длительное время Алексею крайне тяжело, и раз он долго не приходил, значит, на то были веские причины.
— Смените же гнев на милость, прекрасная Ариадна.
— Ариадна Сергеевна, для вас — только так, и не называйте меня иначе!
— Не слишком ли официально?
— Ничуть. Обращение по имени-отчеству изначально содержит в себе элемент уважения. А я требую к себе уважения!
— Смею заверить, что я испытываю к вам чувства гораздо более глубокие, чем уважение.
— Повторяю, уберите руки. Ваши чары на меня больше не действуют.
— Тогда отчего вы так дышите? Вы запыхались? И щеки у вас что-то раскраснелись. Вам нехорошо, Ариадна Сергеевна?
— Мне станет лучше, если вы уйдете.
— Не верю. Вот и голос у вас подозрительно дрожит. Вы плохо меня знаете, милая притворщица, я не привык отступать. Назначьте мне свидание, и я оставлю вас в покое — на время… Ваше молчание — это знак согласия?.. Где вы живете?
— Здесь… поблизости.
— Где именно?
— Вторая изба по правую сторону от госпиталя.
— Отлично! Вечером я к вам приду.
— Не утруждайте себя понапрасну, я вам не открою.
— До вечера, Ариадна Сергеевна, — сказал Алексей, поцеловал ей руку и вышел на улицу в приятнейшем расположении духа.
Вазген через три дня поднялся на ноги. Голова у него еще кружилась. Алексей, обхватив друга, помогал ему делать первые шаги. Вазген подтрунивал над Алексеем — тот имел измученный вид и походил на больного. В редкие часы, отпущенные для сна, он встречался с Лежнёвой, оттого еле держался на ногах; Ариадна выглядела не лучше, у обоих под глазами были синие круги.
— Сам-то не упади, — ворчал Вазген. — Спать тоже когда-то надо. Я серьезно, Алеша, так ты долго не протянешь.
— Завтра ухожу на многодневное задание в море и отдохну.
— Хорош отдых! Выяснил у нее, почему она пытается скрыть свою внешность?
— Нет, ничего я не выяснил. Мысли свои она от меня прячет, держит под замком, как в сейфе. Одно чувствую: мужчинам она не доверяет, и мне в том числе.
С начала октября Вазген уже участвовал в прокладке электрокабеля по дну Ладожского озера. Ленинграду не хватало электроэнергии. Решено было через озеро связать город с Волховской ГЭС. Вместе со специалистами Ленэнерго и водолазами ЭПРОНа гидрографы, в основном по ночам, в течение двух месяцев одну за другой прокладывали пять линий электропередачи. В дома ленинградцев пришел свет, начал работать трамвай и водопровод, получили электроэнергию многие предприятия Ленинграда.
22 октября Алексей участвовал в знаменитом бою в районе острова Сухо, когда практически была разгромлена на озере флотилия противника.
Корабли только что вернулись с ночного учения по отражению вражеского десанта. Ранним утром встали у причалов, чтобы пополнить запасы топлива и боеприпасов и снова приступить к перевозке грузов. Алексей разговаривал с командиром бронекатера на пирсе. Подошел еще один офицер. Все устали, но стоило морякам собраться вместе, как начинали сыпать шуточками и анекдотами. Обсуждали прошедшие учения.
— Между прочим, на западном берегу собралось высокое начальство, — сообщил катерник. — Вице- адмирал Трибуц пожаловал и генерал-майор авиации Самохин. С командующим совещаются.
— Кстати о летчиках, — подхватил другой. — Слышали забавный случай? Командир транспорта «Висланди» рассказывал. Взяли они как-то на борт летчиков — все асы, орлы. Перевозили их в трюме, а тут бомбежка. «Юнкерсы» завывают над головой. Выходит из трюма полковник, командир эскадрильи, и просит люки держать открытыми. Ребятам, говорит, не по себе: сроду такого не случалось, чтобы противника слышали, но не видели.
— Интересно, что бы я почувствовал, сидя в трюме, — поежился Алексей. — Врагу не пожелаешь такой напасти.
К офицерам с поджидавших их кораблей одновременно бежали три матроса.
— Что это с ними? Сговорились, что ли? — удивился Вересов.
— Товарищ командир, разрешите обратиться! — выпалили все трое, обращаясь каждый к своему
