идет. Скрывается — халат мешком, очки страшенные, колпак. Только меня не проведешь, я красивую женщину за милю вижу.
— Хорошо, что Настя тебя не слышит. Знала бы, с кем связалась.
— Жена — это святое. Да ведь я не для себя стараюсь. Я произвел разведку боем, а в атаку идти тебе.
— Ты же знаешь, я не люблю властных женщин.
— Это маскировка, броня, если хочешь. Не представляю, зачем это ей. Ты приглядись к ней, брат, она настоящая, понимаешь, настоящая, как Настя, я это чувствую, такие женщины редко встречаются, так что иди и дерзай.
— Ладно, уговорил. Я ее вчера оскорбил, кажется, — надо бы извиниться.
— Ты? Оскорбил женщину?! Ушам своим не верю! Леша, ты явно переутомился.
— Зайду проведаю ребят, потом к ней, а после вернусь, ты пока вздремни немного.
Он поговорил со своими матросами; состояние их было удовлетворительное, настроение — хорошее.
В ординаторской Лежнёвой не оказалось. Алексей обнаружил ее в противоположном конце коридора, в маленьком кабинете. Лежнёва сидела за столом, в изнеможении уронив голову на руки, и, по всей видимости, спала. Белый колпак свалился с ее головы, собранные в узел волосы распустились; роскошные каштановые, вьющиеся и блестящие, они рассыпались по спине и плечам. Рядом, на краешке стола, лежали очки.
Стук захлопнувшейся двери разбудил Лежнёву; она с протяжным вздохом пошевелилась и столкнула локтем очки на пол. Алексей подобрал очки, вложил в нагрудный карман своего кителя и стоял перед ней, ожидая, когда она обратит на него взор пронзительно-синих глаз. Это не замедлило случиться: Лежнёва вскочила и стала поспешно нахлобучивать на голову колпак, второпях надела криво, кое-как запихала под него волосы, однако две длинные пряди свисали ей на плечо. Алексей собственноручно заправил непокорные пряди под колпак.
— Что вы делаете? — растерянно спросила она.
— Помогаю вам прятать этакую красоту. Да, надо еще надеть очки. Непростительно выставлять напоказ такие чудесные глаза.
— Да-да, очки, где же мои очки? — Она принялась шарить руками по столу, опрокинув при этом несколько предметов. — Не могу найти. Помогите же мне, я плохо вижу.
— Они у меня в нагрудном кармане.
— Так давайте же их сюда скорей!
— Возьмите сами.
— Товарищ Вересов, немедленно прекратите свои глупые шутки! Сейчас же верните очки!
— И не подумаю. Они перед вами. Вам стоит только протянуть руку.
— Ах так? Отчего вы все время насмехаетесь надо мной и пытаетесь оскорбить?
— Я прошу прощения за то, что обидел вас вчера. Но ведь и вы не выказывали мне особой благосклонности.
— А почему я должна ее выказывать? Ваша репутация всем известна: вы — герой на море и прожженный волокита на суше!
— Ну вот: кто кого оскорбляет? Нет, теперь я решительно отказываюсь вернуть вам очки. Я требую компенсации за моральный ущерб.
Говоря это, он надвигался на нее; она пятилась с потерянным выражением на замечательно красивом лице. Скоро отступать ей стало некуда.
— Не подходите ко мне, — взмолилась она и уперлась ему рукою в грудь.
Он обнял ее и крепко поцеловал в румяные губы.
— Вот теперь я удовлетворен, — сказал он и надел на нее очки. — Сейчас вы меня хорошо видите?
Она завороженно смотрела на него, но ничего не видела, кроме золотых язычков пламени, играющих в его глазах. Потом медленно обошла Алексея, не сводя с него взгляда, подошла к двери и заперла ее на ключ.
— Что вы делаете? — в свою очередь удивился он.
— Сейчас узнаете.
— Черт возьми, да это настоящая подсечка! Вы часто заваливаете мужчин на диван?
— Первый раз. А что, вам не нравится? Сами напросились.
— Постойте, так вы сорвете все пуговицы с кителя.
— Ничего, я их пришью.
— Осторожно, товарищ Лежнёва, вы меня задушите.
— Не беда, реанимация рядом.
— Это насилие, я подам рапорт командованию.
— Не нарывались бы, товарищ Вересов. Теперь вам никто не поможет.
— Силы небесные! Как вы прекрасны, доктор!
— Вы тоже ничего, мой командир.
Глава 3
Мы стоим на краю ущелья с отвесными склонами; оно такое глубокое, что страшно смотреть вниз. По дну каньона извивается быстрая горная река Азат, к руслу ее вплотную подступают розовые скалистые отроги Гегамского хребта.
Река огибает треугольный мыс, на котором стоит храм Гарни, и скачет дальше по камням меж влажных берегов с тучной почвой, захваченной корнями фруктовых деревьев и кустарников.
Храм Гарни — маленький Парфенон среди армянских гор, но, в отличие от большого собрата, полностью восстановленный в советское время из подлинных уцелевших фрагментов и новых, изготовленных из базальта взамен недостающих.
Я-то вижу храм не впервые, а Женю он поразил со всей очевидностью — мне приятно наблюдать его неподдельный интерес, я не без гордости чувствую свою причастность к народу с древней историей.
Три невероятных дня, наполненные любовью, насыщенные событиями, встречами, совместными прогулками по красивейшим местам, — теперь я смогу растолковать любому, что такое счастье, можете обращаться, если вас еще не коснулась эта божественная субстанция. Я готова выделить толику своих переживаний, всего выразить не смогу, нет у меня такой возможности. Уж если Омар Хайям признал «…как много я б сказал и как мой нем язык!», то чего ждать от меня.
По ночам мы чинно расходимся по своим комнаткам, но как только становится ясно, что домочадцы уснули, я заползаю к Жене в постель, подобно гадюке в брачный период, и обвиваюсь вокруг него с проворством самой резвой особи.
Вчера на рассвете нас чуть не накрыли. Накануне родственники предупредили о том, что утром нам придется встать ни свет ни заря, чтобы ехать на одну из вершин Арагаца. Сурену Акоповичу вздумалось во что бы то ни стало угостить нас хашем. Хаш едят очень горячим, в основном зимой, подают его на углях, чтобы не остывал, в чем мы имели возможность убедиться. А на вершине Арагаца всегда холодно — там летом лежит снег, а на берегу круглого озерца, заполнившего жерло остывшего вулкана, расположился ресторан, где можно отведать знаменитое армянское блюдо. Это важная народная традиция, есть вместе хаш — признак родства, доверия и уважения.
Отказываться нельзя, я сразу объяснила Жене, что мои родственники воспримут это как неуважение. О том, что могут воспринять как нежелание породниться, я промолчала. Женя пока такого намерения не выказывал, не набиваться же самой?
О будущем мы пока не говорим; я догадываюсь, что Женя не меньше меня боится спугнуть
