ПЛАВАНИЕ
Нас больше никто не преследовал, и остаток дня посвятили устранению повреждений. Глеб, который был не только боцманом, но еще и судовым плотником, призвав к себе в помощь вездесущего рыжего Федьку, заделывал пробоины, сначала в транце, затем в рубке. Экипаж менял и перетягивал перебитые ванты, Вера занималась ранеными. Раненых было двое – матросу Василию три осколка угодили в спину, причинив ранения, как принято говорить, «средней тяжести», поэтому он лежал пластом, обмотанный бинтами, а еще одному матросу, Спасу, осколок угодил в икру, но ничего всерьез не повредил. Вера извлекла его за пять минут и теперь Спас лишь слегка прихрамывал, работая наравне с остальными.
А мы с Иваном сначала пробанили орудийный ствол после боя, а затем Игнатий объявил, что обязанности судового канонира с этого момента будут лежать на мне. А заодно поручил после прибытия на место прикупить снарядов, боекомплект на одно орудие тут был совсем невелик – стоили они дорого, особо не разгуляешься, да и продавали их уже не торговцы, а капитаны рейдов, по специальным разрешениям, к моему удивлению – церковным. А в общем, оказался я в штате судовой команды, в должности судового канонира, хотя знания мои во всем остальном, кроме пальбы из Гочкиса, были более чем скромными – детское увлечение шверт-ботами большой помощи в таком деле не оказало. И поэтому, закончив чистку моего нового «личного оружия», я засел за его изучение, с помощью Ивана-моториста, разумеется. «Учи матчасть!», как говорится, а говорится мудро.
Несмотря на ранения и повреждения, настроение у всех было радостным, даже праздничным, если сказать точнее. Возможность ускользнуть пусть и быстрой, но все же шхуне с малым экипажем от скоростной пиратской яхты с многочисленной и готовой к драке командой – дело великой удачи. Я наши способности к обороне оценивал трезво: еще чуть-чуть, и противник сбил бы нашу пушечку с кормы, никакой щит не выдержал бы прямого попадания даже такого маленького снаряда, или пули из «крепостника», если правильно ей попасть, а затем прижал бы экипаж огнем, после чего лихо взял бы нашу «Закатную чайку» на абордаж. Шансов отбиться у нас не было. Не уверен, что помогли бы гранатометы, у противника таких тоже хватало.
Но все же нынешняя версия допотопного «противоминного» Гочкиса, пусть и чуть увеличенного калибра, нас спасла. Снаряд весом в килограмм – это как по две «лимонки» разом швырять в противника, да еще с такой скоростью, что можно пробивать борта и сбивать снасти, так что недооценивать его не следует. Удивило, как ни странно, немного то, что снаряжены боеприпасы тротилом. Почему-то от окружающего мира ждешь пироксилина в зарядах, а то и вовсе дымаря, все же паруса кругом и винчестеры, хотя ничего сложного в тротиле нет – добудь толуол да обработай смесью кислот. Ну и с правильной глиной смешай. А толуол этот хоть из древесины добывай, хоть из угля, хоть из нефти… хотя нефти я здесь пока не видел ни в каких проявлениях.
Пушка хранилась в ходовой рубке, в длинном деревянном сундуке, обшитом жестью, а во втором таком лежал боезапас, не такой уж большой, кстати. Я всего пятьдесят снарядов насчитал всех видов, и осколочных, и пристрелочных. Да, не крейсер это, не крейсер. Впрочем, пираты, что за нами гнались, вооружены были или точно такой же пушкой, или аналогичной. Все их преимущество было в скорости, маневре и численности, но никак не в артиллерии. С другой стороны, им нас захватить хотелось, а не топить. А вообще немного странно, от них бы следовало хотя бы пары пушек ожидать. Или я чего-то не знаю?
– Ну что, освоил нашу главную силу? – спросил подошедший моторист.
– Освоил, – кивнул я, защелкивая замки на пушечном ящике. – Ничего сложного нет. А часто приходится так вот отбиваться?
– Нет, ты что, – засмеялся он. – На моей памяти – третий раз, а я в море уже лет двадцать, считай. В первый раз не повезло.
– В смысле? – переспросил я.
– Кофе будешь?
– Буду.
– Держи, – он протянул мне кружку, в которой плескался горячий, густой как деготь черный напиток. Я и внимания не обратил, что он уже с двумя порциями ко мне пришел.
Мы отошли к борту, где и уселись прямо на палубу. Иван отставил свою кружку, раскурил небольшую сигару, после чего, отхлебнув кофе, заговорил:
– Я тогда на шхуне «Божье благословение» ходил. Хозяин у нас куда как набожный был, да попустил Господь все равно, прижали нас яхтой и шхуной в Кривом Проливе. Это туда, на восток, почти на самый рубеж турецкой территории. – пояснил он.
– А что занесло?
– Груз брали для поселенцев, вот с ним и вляпались, – ответил он. – Пытались отбиться, да куда там – прижали огнем, высадились на борт, ну и взяли всех. Но повезло, пираты оказались не ватажниками, которые в свободное от остальных дел время за добычей ходят, такими, как сейчас были, а настоящими, с Тортуги.
– Откуда? – переспросил я, решив, что ослышался.
– Тортуга, остров такой, на юг далеко, – пояснил он, махнув рукой, чтобы примерно показать, в какой тот стороне. – Не слыхал?
– Может и слыхал, да не помню, – пожал я плечами, избегая высказывать мысли вслух.
– Ну да, верно, – вспомнил он о «моей беде». – В старом мире, говорят, был пиратский остров, ну и у нас кто-то так назвал. Сперва в шутку, а потом так и пошло-прилипло. Там бухты хорошие и между островов фарватеры сложные, так что лихой народ там в укрытии. Там и турки, и христиане, и даже негры при них есть, в общем – всякой твари по паре. Ковчег Ноев.
– А чем они лучше? – несколько озадачился я.
– Тем, что ватажники пленных сразу на продажу увозят, а пираты настоящие – сперва на Тортугу, а потом уже там решают, кого куда, лишь бы выгодней, – ответил Иван. – Поэтому пленных оттуда выкупают частенько.
– Кто?
– Церковь деньги на это дело собирает, сбор специальный, «полонный». Вот и выкупают частенько кого могут.
– А турок они в плен берут?
– Пираты-то? – переспросил Иван. – Берут. Им все равно, они отпетые, каждый с Тортуги давно вне закона, они себе на шею татуировку веревки делают, висельники, мол.
– Вешают?
– Если поймают – смерть сразу. Турки, например, акулам скармливают, причем с выдумкой – подвесят над водой за руки, так, чтобы только ступни в воде, и к каждой ноге по половинке рыбы привяжут. Ну акулы с пяток жрать и начинают. А дальше с ума сходят, и рвут остальное.
– Изобретательно, – поразился я, заодно и отметив для себя наличие такой радости теплых морей как акулы.
– Ага, – кивнул Иван. – Франки их в воде по грудь вешают, чтобы петлю слабо затягивали и умирали дольше, а у нас просто топят с балластом на шее. Так заслужено все.
– А что говоришь, что на Тортугу в плен лучше? Что-то я не понимаю…
– А надежда все же есть, – пояснил он. – Попало нас в плен шестеро, хозяин, шкипер и матросов четверо, из тех, что живы остались. Я среди них самым молодым был. В первый вечер они Петра, из матросов старшего, на костре сожгли. Принято у них так, из любой кучки пленных одного убивать, чтобы остальные боялись. А с хозяина выкуп затребовали. Ну и нас решили подержать, потому что до прихода церковной яхты, что выкуп за пленных возит, два месяца оставалось. Если бы дольше было, то продали бы туркам нас, а так им подождать проще было, деньги сами приплывут.
– Выкуп прямо туда возят? – удивился я.
– Туда, – кивнул он. – Они невозбранно к себе пускают одно судно от нашей Церкви, одно от турецких
