Она промолчала, лишь внимательно посмотрела Миху в глаза.
— Ты боишься, что я несерьезно, да? Что я просто глупый мальчишка, да еще и обычный человек? Что поэтому не стою доверия?
— Ты хорошо научился читать мысли, — заметила Рая.
— Я тебе докажу, что я такой же, как ты. Докажу, что я не чужой! — Мих вдруг всхлипнул, и с ресниц упали две крупные слезы. — Слушай!
— Это не мое, — поспешил уточнить Мих. — Я не умею творить, как Дар. Ко мне стихи не приходят. Просто я вспомнил то, что принадлежит твоему народу…
— Зимняя Веда… — прошептала Рая. — Это стихотворение из Тома Недомолвок. Считается, что Генри поместила в нем стихи, которым только потом должно прийти время. Каждый из них, как сказала она, это ключ… Мих! — Рая почти взмолилась. И в этом вскрике ничего не было от ровной холодности радиксов… — Как ты мог это помнить?!
— Я же Наблюдатель… — удивился он. — Просто именно это стихотворение показалось… будто оно про нас с тобой… я подумал, что если прочту его тебе, ты все поймешь…
— Это верно… я все понимаю… — Рая прислонилась лбом к плечу Миха, и он ласково погладил ее по щеке. — Мих, милый, ты сделал невозможное… Наблюдатель может помнить то, о чем думали люди до него. Но как можно вспоминать мысли тех, у кого совершенно иной разум?! Это непостижимо…
— Я такой же, как ты, — ласково сказал Мих. — Не по крови, но по духу… Какой-то мудрец сказал, что со временем мы становимся похожи на тех, кого любим… а они — на нас… Точно между двумя мирами налаживается мостик… Да, мостик. Как в том стихотворении…
— Мих… — Рая заплакала. И, обнимая ее вздрагивающие плечи, Мих нежно произнес:
— Вот и ты совсем стала похожа на обычного человека…
— …Нефью… Я хотела сказать тебе, что Мих помнит то, что принадлежит радиксам… — сказала Рая: то ли брату, то ли ледяному морю за бортом…
Слепой стоял на палубе, и морской ветер трепал капюшон, из под которого выбивались светлые волосы.
Нефью кивнул в ответ. Каяла, стоявшая рядом с ним и Клотом, одарила Миха тяжелым и очень внимательным взглядом.
— Мальчик, до Войны говорили, что, если случается сразу слишком много необычного, то грядут тяжелые времена, — медленно произнесла Каяла.
…Дар был рад, что нашел их всех вместе. Не хватало, пожалуй, только Скирра, и, как ни странно, это казалось важным. Впрочем, мохнатый человечек тут же откуда-то вынырнул, словно почувствовал, что его ждут.
— Я хотел поговорить с вами. С вами всеми, — сказал Дар. Шесть внимательных взглядов, включая лемурий взгляд Скирра, обратились к нему. — Я чувствую то же, что… Мих, помнишь, самое начало парада… Я тогда смутно ощущал чье-то внимание… А потом отец, когда мы встретились, сказал мне, что видел меня и слышал мой голос… Сейчас я чувствую то же самое. Он смотрит. И, мне кажется, он попытается вернуться…
— Наш Дар творит чудеса, не вспоминая чужую Веду! — усмехнулся Нефью. — А ведь именно Зимняя Веда говорит об этом. Что Бог Войны будет низвержен Высшим, но затем вернется. Правда, на этом она и обрывается… У Зимней Веды ОТКРЫТЫЙ КОНЕЦ, — Нефью особо выделил эти слова.
— Почему моего отца звали Богом Войны?! — перешел на повышенные тона Дар. — Он никогда не хотел…
— В каждом из нас идет война, — властно прервала его Каяла. — В каждой душе борются добро и зло, любовь и ненависть, страхи и сомнения. Когда душа достигает такой мощи, как душа Старшего Взрыва, по-
