Ii. Камень второй. Горящий обсидиан

Ваннах… — это имя Фрументар произнес с вежливым укором в голосе. — Он ведь как раз из таких людей. Простой Охотник, никогда не думавший перечить миродержцу и, в общем-то, знавший его достаточно поверхностно. Советники, вроде меня или Зонара, куда лучше осведомлены об истинном характере Владиславы и Серега. И, скажу тебе честно, эти двое мнят свободу игрушкой, которую не грех порой отобрать у ребенка. А за непослушание простых смертных наказывают весьма жестоко.

Хансай Донал, быть может, порой и перегибает палку, когда дело касается философских умопостроений и эмоций, но исторические события излагает очень достоверно.

…Не позволяй своим сомнениям увести тебя на ложный путь, Макс, — заметил Галан уже искренне дружески. — В крайнем случае, вспомни о своей клятве. Вспомни о надеждах Ордена, который дал тебе все. И о тех, кто погиб ради высшей цели, вспомни тоже…

Надо сказать, Галан Браил был куда более красноречив, чем бесхитростный Ваннах Лоэн. И доводы Фрументар приводил железные, даром что сердцем Макс не сумел с ними согласиться; главное, умом он понял: то, что он почувствовал, — не что иное как слабость. Детская слабость, стремление поверить в то, что кто-то, пусть и миродержец, может быть справедлив и безгрешен. Что улыбка чистоте нежданного снега что-то доказывает…

Возможно, думал Макс, излишняя мечтательность — это наследие поэта-Милиана… Вот Джуэл, он даже не засомневался бы…

К сожалению — или к счастью? — Макс не Джуэл…

Резиденция опустела без Охотников. Галан, убедившись, что его речи возымели должное действие, удалился, сославшись на то, что ему необходимо посовещаться с Зонаром.

Макс остался один. Тогда он особенно остро ощутил одиночество. Будто снова стоял у Дикой Ничейной Земли над тихим, ничего не помнящим местом битвы, не в силах ничего вернуть, ничего изменить… В такие моменты говорят: сердце обливается кровью.

Отыскав в столе чистый лист бумаги, Макс решил выговориться ему. Дрекавачьим пером. Железными чернилами[3]. Причудливыми мыслеобразами, обретающими на бумаге словесную форму и единый ритм. Стихами.

…Выговориться…

«В мае дождь, в мае снег,
В мае всякое может случиться…
Отчего, человек,
Ты не вольная сильная птица?

Пляска мыслей в твоей голове
Никому не подвластна…
Оттого ли, скажи, человек,
Ты несчастный?»

«Оттого ли? Хотел бы я знать,
Отчего в самом деле
Оказалась весна
В этой колкой и снежной постели,

Потянуло зимою
И мне приморозило душу…
Я от холода взвою,
Но клятвы своей не нарушу».

Я в небесную даль
Взгляд тяжелый опять поднимаю.
Там сияет звезда,
На заснеженный май не взирая…

В мае дождь, в мае снег,
В мае всякое может случиться…
Даже смерть…
На снегу
Распласталась замерзшая птица.[4]

«Бред редкостный… — оценил сам себя Макс. — Какая еще замерзшая птица?.. Не так уж и холодно, чтобы даже самая глупая птица замерзла…» Насмешка судьбы: порыв ветра распахнул чуть прикрытое до недавнего времени окно, да так, что рама ударилась о стену и на пол полетели осколки стекла… Макс Милиан вскочил и бросился к подоконнику… Белая, покрытая чистейшим снегом крыша вся была усеяна мертвыми птицами…

Случайности… цепь маловероятных взаимосвязанных событий, знаменующих волю Горящего… Ни Галан, ни Зонар такого не пропустят… Значит, время пришло…

Глава восемнадцатая. Слишком просто

Под нашим миром есть другой,
Беззвучный, пламенно-багровый.
В него, прикрыв глаза рукой,
Спустился я, на все готовый.

На все, о чем я знал давно
Из старых книг и древних песен.
Я ждал, чтоб тьма сменилась сном,
А оказался в жутком месте…

Здесь время — прах. Его здесь нет.
И, стоя на пустынном бреге,
Я видел, как горел рассвет,
Застывший в небесах навеки.