было проникать в самые отдаленные места этого мира. Высветить в нем нирвану. Показать ему дорогу к ней. Или, по крайней мере, защитить от новых нападений. Ожидание новых испытаний оказалось не таким уж и скучным.
Он чувствовал, как мощь буквально распирает его, и несколько раз порывался встать и пойти вперед, навстречу новым испытаниям. Этот мир казался настолько реальным, что особенно подчеркнул порез от меча, что ему временами тяжело было удержаться.
Но Субаху знал, что как только встанет на путь физической силы, то проиграет. А ему нужно было не насладиться своим текущим состоянием, а прийти к нирване. Поэтому он сидел, и медитировал, ожидая знаков.
Потом стали появляться тени. Их привлекало сияние, что распространяла душа Субаху вокруг себя, он знал. Это и был еще один знак. Эти тени метались на границах его владений, на краю света, боясь приблизиться. Больше всего они были похожи на полупрозрачный черный шелк, мягко летящий в воздухе, в белизне его сияния.
Иногда одно или другое из них все-таки приближалось, и Субаху принимал их. Также как простил и проглотил ракшаса, также как соединился с заблудшим монахом. Уже после первого слияния он понял, что это души погибших людей. Слишком слабые, чтобы искать дорогу в нирвану самостоятельно. Слишком слабые, чтобы хоть когда-то достичь ее, сколько бы раз им ни давался шанс. Поэтому они и приходили к нему. Для того, чтобы, пусть и в неполноценном и бессознательном состоянии, но достичь нирваны вместе с ним.
Так что – это был знак. Знак того, что он на верном пути. Раз у него все больше и больше попутчиков, значит, наверняка, путь есть, что бы там ни говорил монах.
Каждая тень добавляла ему новых сил. Совсем немного, – едва заметно по сравнению с силами ракшаса, и совсем уж мизер, если сравнивать с тем, что оно получил от монаха. Но они приплывали, эти тени, одна за другой. А у него была вечность впереди, чтобы собирать их.
Раз ему все равно никто не спешит впускать его в нирвану, значит, можно поднабраться сил, чтобы ворваться в нее, если понадобится, разрушив все барьеры.
Этот мир нравился ему все больше и больше. Он даже думал, что возможно, это если и не нирвана, то неплохое место для отдыха. Совершенствования. Анализа всех своих достижений.
Лекс творил с такой скоростью, словно боялся, что вот-вот у него отберут эту новую великолепную игрушку. Возможность вот так, одним мановением мысли, создавать целые миры, от горизонта до горизонта.
Это походило на запой, если бы он не был слишком молод и мог сравнивать. Из того, с чем он мог сравнить, это больше всего напоминало ему те дни, когда он только-только установил «Paint» на компьютере отца, с его разрешения, конечно. Но вот пробираться тайком в библиотеку-кабинет и ночи напролет рисовать на компьютере – на это он разрешения точно не спрашивал. Потому что знал, что на такое разрешения никто не даст.
Затем, позже, он слегка успокоился и компьютерная графика стала выходить из-под его руки в более светлое время суток, оставляя ему время на сон. Нашлись новые увлечения, как раз тогда их начали плотно обучать работе с маслом, так что рисунки на жестком диске отца стали появляться пореже.
Но всё же появлялись. Иногда его так захватывала какая-нибудь новая идея, что даже отцу, приходя с работы, не сразу удавалось отогнать его от машины. До серьезных скандалов не доходило, но эта позиционная борьба за компьютерные ресурсы в отдельно взятой квартире в конце концов заставила отца пообещать ему собственный дэсктоп. На день рождения. Следующий. Теперь еще придется побороться за то, чтобы он наступил. Так вот, сейчас он дорвался.
Внутренний двор его собственного замка окружал открытый коридор, отделенный от двора лишь арочными колоннами. В углу, недалеко от ворот, ведущих к откидному мосту, в тени этого коридора, появилась еще одна дверь. Подобная остальным в замке – деревянная, окованная стальными полосами. И если открыть эту дверь – то тоже все было как обычно, как полагается в средневековом замке – низкий коридор с потолком-аркой, полностью выложенный из темно-коричневого, тонкого, значительно тоньше современного, кирпича. Такой Лекс видел на фотографиях развалин Римской империи.
Коридор, недлинный, вел ко второй двери, и вот она отличалась. Эта дверь больше походила на шлюз с космического корабля, каким-то образом свалившийся на головы местному феодалу. А феодал додумался использовать его по назначению. Маловероятно, но невозможно.
Лексу претила мысль мешать разные стили и эпохи в одном месте. Разным картинам нужны разные рамы. Старым маринистам – тяжелые и дорогие, с завитками. А напевам из «звездных войн» – предпочтительно подбирать что-нибудь посовременнее. Поизящнее. Потоньше. Чтобы лучше смотрелось в современном интерьере.
Именно поэтому и появился этот коридор. Не коридор – переход от одного творения к другому. И шлюз, спрятанный в темной глубине замка, оказался разумным компромиссом.
Когда Лекс подходил к двери-шлюзу, она открывалась сама. Отходили блокирующие замки, и шлюз лепестками распадался в разные стороны, позволяя ему очутиться в своем новом творении. Из коридора через открытый шлюз можно было попасть на лестницу, ведущую наверх. Ненамного, где-то метра на два. А наверху – наверху был целый новый мир.
Площадка, куда выводила лестница, квадратная и совсем небольшая, состояла из сплошного черного, чуть блестящего камня и была окружена водой со всех сторон. Такой же черной, как и камень, и поначалу, если не приглядываться, эти две поверхности почти сливались, хотя площадка поднималась над водой сантиметров на двадцать.
Лекса сейчас не интересовала поверхность этого мира, поэтому – вся поверхность состояла из сплошной воды. От горизонта до горизонта, черная вода – зеркало, и больше ничего. Но он учел рекомендации Михаила, и воды эти были неглубоки. Всего лишь несколько сантиметров, только чтобы прикрыть такой же черный, как и площадка, камень, из которого состоял весь этот мир. Прикрыть камень и оттенить то, ради чего он создавал это место.
Иногда он спускался с площадки и бродил прямо по воде, чтобы лучше понять игру света, сложных теней и того, как отреагирует его творения на медленные, неторопливые круги, расходящиеся от каждого его шага в бесконечность горизонтов.
А над этими горизонтами, сквозь пространство этого мира, летели планеты. Огромные, слишком близкие, чтобы на небе оставалось много свободного места для звезд. Ближайшая из соседок черного мира воды, на котором стоял Лекс, занимала четверть сектора, который он как раз сейчас заканчивал. А перед ней летела маленькая луна. Той планеты – не этой. Она была ближе, чем ее хозяйка, но даже не пыталась загородить королеву этого неба. Ей удалось лишь слегка, не полностью, прикрыть одну из далеких гор соседки.
За первой, почти наполовину спрятавшись за ней, летела еще одна планета. Она была дальше, и чуть меньше ближней, но все же и она была огромна. На небе она занимала места раз в пять больше земной луны.
Лекс подумал, и дал планетам имена. Хозяйка – громадина, заслонившая небосклон. По-простому, луна Хозяйки, что осмелилась вылезти вперед. И Кирпичуха. Последнее имя было не совсем верно. Пока. До нужного оттенка Лекс ее еще не довел. Цвет был коричневый, но он бы предпочел видеть его более красноватым. Просто сейчас его значительно больше заботило другое – источник света. Откуда-то слева, еще не поднявшееся из-за горизонта светило должно, просто обязано было правильно освещать эти планеты. Все три.
Лекс обернулся. Четыре. Сзади в одиночку разукрашивала свою часть еще одна – больше всего похожая на земную луну. И ее тоже надо было брать в расчет.
Статичный источник у него получался, но как только он углублялся в движение, картинка слегка разъезжалась.
Лекс прикрыл глаза. Представил, как на уроках, абсолютно серые шарики на железных кольцах. Как они вращаются вокруг своего солнца. Как притягиваются и отталкиваются друг другом. Прокрутил эту картинку несколько раз, пока свет в его голове перестал сбиваться и терять то одну планетку, то другую. И лишь после этого снова открыл глаза.
