свои спальные мешки и крепко заснули.
Каманип проснулся первым и забеспокоился — который час, не пора ли лететь дальше? Он высунул из мешка голову и не поверил глазам своим. Над ним — темпов, беззвездное небо. Снег бьет в лицо. Воет ветер. На местах, где лежали товарищи, сугробы высотой в полметра. Но вот сугробы зашевелились и раздался веселый голос:
— Мефистофель, Мефистофель, выйди вон из подземелья!
Под снегом было тепло, а как только вылезли из мешков, почувствовали холод.
Оказывается, разыгравшаяся ночью пурга сорвала и унесла «крышу» и «стены». Все — примусы, кастрюли, планшеты, оружие — погребено под снегом. А на месте самолетов — снежные холмы.
Пурга неистовствовала, завихряя снежные смерчи, сбивала с ног. Яранга, из которой они убежали, показалась им дворцом. Десять чукчей, девять летчиков, двадцать шесть собак со щенятами, нарты и разная утварь — сгрудились в жилище из звериных шкур, спасаясь от пурги. Грязные, небритые, в мокрой одежде, задыхаясь в темной яранге, летчики «пурговали» двое суток.
Когда немного прояснилось, с помощью гостеприимных чукчей выкопали самолеты из снежных могил. Пурга так спрессовала снег, что его пришлось скалывать топорами. Примусами и паяльными лампами нагрели воду для моторов…
Но и на этот раз хребет не пустил летчиков в Ванкарем. Он стоял как неприступный забор, перелезть через который никак не удавалось.
После нескольких часов бесплодного полета, машины вернулись в Кайнергин.
Маленький отряд был отрезан от всего мира. Вестей от него не поступало. Многие в те волнующие дни отмечали флажками на карте продвижение самолетов к лагерю Шмидта, как линию фронта во время военных действий. Флажки, обозначавшие самолеты группы Каманина, надолго остановились в Олюторске. В Москве уже подумывали о том, чтобы организовать поиски Каманина и его товарищей.
А тем временем в душной яранге самый молодой совещался с самым опытным.
— Что делать? Возвращаться за бензином в Анадырь или лететь вперед вдоль берега, хоть это и удлиняет дорогу на 1200 километров, — спросил Каманин. — Как твое мнение, Василий Сергеевич?
— Тут двух мнений быть не может, — отметил Молоков. — Только вперед. А если с бензином будет плохо, долетим до какой-нибудь точки, а там из трех машин перельем горючее в две или одну, чтобы хоть они дошли…
Так и сделали.
Заправившись в бухте Провидения, Молоков и Каманин 7 апреля прилетели в Ванкарем. Меньше чем через час после посадки они вылетели в ледовый лагерь Шмидта.
Дорога цветов
Кабина самолета Р-5 рассчитана на одного пассажира. Молоков брал на свою «Голубую двойку» по шесть человек. Четверо помещались в кабине, а двоих сажали, вернее — вталкивали в футляры для грузовых парашютов, привязанные простыми веревками под крыльями самолета. Мысль об использовании парашютных футляров — длинных фанерных цилиндров — возникла у Молокова еще во Владивостоке. По дороге в Ванкарем он загружал их бидонами с бензином. Они прошли испытание, и летчик со спокойной душой стал возить в них пассажиров. Главное требование, которое предъявлял к ним Василий Сергеевич, — быть худым. Путешествующие в парашютных ящиках, конечно, не могли любоваться арктическими пейзажами, но чувствовали себя, в общем, неплохо. Один «парашютный пассажир» даже пел всю дорогу.
Благодаря такой рационализации Молоков вывез со льдины 39 челюскинцев. Каманин доставил на Большую землю 34 человека.
Утром 13 апреля мы вылетели сразу па трех самолетах — Молоков, Каманин и я. Это был последний рейс на льдину. В лагере осталось шесть человек и восемь собак. Каманин взял одного челюскинца и собак, Молоков забрал двух человек и вещи, а я посадил троих. Пока первые два самолета поднимались в воздух, я заметил: что-то торчит из-под снега. Толкнул ногой — два пустых чемодана. Решил взять: найдутся хозяева — спасибо скажут. И в самую последнюю минуту, за торосами, я увидел целую груду теплого белья — пар сто. Решил и это взять.
Так закончилась челюскинская эпопея. Сто четыре отважных полярника были выхвачены из ледяной пасти.
Вечером мы получили радиограмму из Москвы:
«За выполнение правительственного задания летчикам: А. Ляпидевскому, С. Леваневскому, В. Молокову, Н. Каманину, М. Слепневу, М. Водопьянову и И. Доронину — присвоить звание Героя Советского Союза и наградить орденом Ленина».
Так было введено у нас звание Героя Советского Союза.
21 мая мы покинули берега Чукотки.
Во Владивостоке нас встречали тысячи людей. Летали самолеты, бросали букеты ландышей на палубу парохода. Через трое суток выехали специальным поездом в Москву.
От Владивостока до Москвы сто шестьдесят остановок — сто шестьдесят митингов. Всюду нас встречали с цветами, со знаменами, с подарками, приветствовали и без конца просили, чтобы мы рассказали о лагере, о полетах.
Я никогда не забуду, как на одном полустанке, где поезд не останавливался, но шел тихо, рядом с вагоном бежала старушка, В руках она держала узелок и кричала:
«Детки, что же вы не остановились? А я вас ждала, я вам пирожков напекла».
«Дорогой цветов» назвал один из наших товарищей путь челюскинцев и спасших их летчиков в Москву.
Снова в Арктике
В 1935 году Василий Сергеевич Молоков побывал там, где год назад произошла катастрофа с «Челюскиным».
Главное управление Северного морского пути приняло решение о большом перелете, основным заданием которого было тщательное обследование льдов в районе, расположенном северо-западнее острова Врангеля и в проливе Лонга. По пути экипаж должен был изучить трассу Якутск — Алдан — Колыма. Весь этот перелет и работа по заданию Главсевморпути продолжались более двух с половиной месяцев. За это время самолет Молокова СССР-Н-2 прошел в общей сложности около сорока тысяч километров, почти опоясал земной шар. Задание было выполнено.
1936 год ознаменовался новыми перелетами: Василий
Сергеевич прошел через всю советскую Арктику, от самой восточной ее точки до западной. Перелет этот начался 22 июля 1936 года в Красноярске. Он проходил в тяжелых условиях. Собственно, эти слова можно отнести почти ко всем полетам полярных летчиков. Но все же бывают, если можно так сказать, «привычные трудности», а бывают такие, что хоть кого поставят в тупик. Очень тяжелым был путь Молокова до Петропавловска-на-Камчатке. Сели у входа в бухту абсолютно вслепую, по расчетам штурмана Ритсланда. Появление самолета удивило камчатцев.
— Мы не ждали вас, — говорили они Молокову, — в такую погоду даже пароходы бросают якорь около ворот в море и стоят, пока не разойдется туман, а вы рискнули нарушить эту традицию и вошли в бухту.
Еще много раз демонстрировал Василий Сергеевич свое высокое мастерство. У мыса Шмидта он среди льдов посадил машину на один-единственный кусочек чистой воды. И на обратном пути, пролетев на морской машине через сушу, блестяще финишировал иа Москве-реке, у гранитных трибун парка культуры и
