заводе авиационно-подогревательные лампы. В течение двух недель все авиационные соединения, действовавшие на белофинском фронте, получили подогреватели. Боевые машины стали подниматься в воздух в любой мороз.
«Свой человек»
«Летчик без полетов, что портной без ниток», — часто говорил Яков Владимирович. А он-то сызмальства знал все о портновской профессии. Отец его с раннего утра до темноты сидел, поджав ноги по-турецки, на большом столе, орудовал иглой и тяжелыми кривыми ножницами.
Вспоминая свое детство, Смушкевнч как-то рассказал старый анекдот о четырех портных на одной улице маленького поселка на западе России, Один из них повесил вывеску «Портной из Петербурга», другой рекламировал себя, как «Мужской портной из Парижа», третий именовался «Знаменитым мастером из Лондона», но больше всего заказов было у находчивого портного, который назвал себя: «Лучший портной на этой улице».
— Так вот моему отцу не надо было ломать голову над рекламой, у него даже вывески не было, — вспоминал Яков Владимирович. В литовском местечке Ракишкис он был единственным портным. Новые костюмы и пальто местечковым богатеям он шил не чаще раза в год, остальное время перелицовывал и перекраивал лохмотья еврейской бедноты. Работы хватало, а заработок был ничтожный. Уж если чем и была богата семья Смушкевичей, так это деть-ми. Яша — первенец, а после него семь братишек и сестер. Всех их надо было одеть, обуть, накормить. О штанах и ботинках в семье портного не очень задумывались. Младшие донашивали, что не успели в клочья изодрать старшие, и бегали босиком.
Черноглазый, кудрявый, рослый Яша только три года проходил в еврейскую религиозную школу — хедер. По-русски он говорил плохо, еле читал и писал. Но больше учиться не было возможности, надо помогать отцу с матерью.
Яше было тринадцать лет, когда он впервые увидел аэроплан. Он равнодушно следил за неведомой птицей, нарушившей предрассветную тишину. Самолет вызвал не восхищение, а раздражение. Он испугал лошадей, а лошади были самой большой привязанностью юного Смушкевича. И не было у него большего праздника, как погнать в ночное лошадей местного извозчика-балагулы…
Началась война с Германией. Через тихий Ракишкис шагали на запад усталые пехотинцы, громыхали орудия, тянулись воинские обозы. В обратном направлении шел поток беженцев. Он подхватил семью портного и перебросил в тряской теплушке на север России.
Лошадей любил сын, а вышло так, что отец сменил свой утюг и ножницы на кнут и вожжи. Портной стал ломовым извозчиком, на хозяйской лошади, разумеется. Случилось это в далекой Вологодской губернии на захолустной станции Няндома, где остановились Смушкевичи.
В Няндоме Яков устроился рабочим в пекарню. В его обязанности входило перетаскивать пятипудовые мешки с мукой из амбара, колоть дрова, растапливать печи, убирать двор, бегать за шкаликом водки и многое другое.
Тяжелая работа за гроши, тумаки и причитания хозяина надоели Яше, и он перебрался в Вологду. Война была в разгаре, рабочих рук не хватало, и четырнадцатилетий паренек, выглядевший семнадцатилетним, нанялся в грузчики. Стараясь не отставать от товарищей по артели, он взваливал па спину тяжелые мешки и тюки и, широко расставив нога, шагал по зыбким сходням на речные баржи. Грузчики полюбили черноволосого беженца, не очень ладившего с русским языком. Прислушиваясь к разговорам рабочих, не стесняясь расспрашивать их, Яша стал разбираться в политике. Он понял, чего добиваются большевики..
После Октябрьской революции Советское государство взяло па себя заботу о беженцах, рассеянных по всей стране. Все желавшие вернуться в родные места получили необходимую помощь.
Старик Смушкевич с семьей переехал обратно в Ракшикис. Но Якову невтерпеж стало в тихом местечке, центром жизни которого была синагога и где местные торговцы поговаривали о том, что скоро будет «свободная, литовская» Литва…
Взяв у матери каравай черного хлеба, Яков ушел обратно в Вологду. Грузчики очень тепло его встретили.
— Свой человек никуда не денется!
Подкова и пропеллер
В восемнадцатом году Яков Смушкевич вступил добровольцем в отряд Красной Армии. В шестнадцать лет стал коммунистом.
Смелый, общительный, сердечный, он быстро завоевал любовь и уважение товарищей. Как политрук роты, а потом комиссар тридцать пятого пехотного полка Смушкевич участвовал во многих боях с иностранными интервентами и белогвардейцами.
По штатному расписанию полковому комиссару положена верховая лошадь. Смушкевич души не чаял в своем резком, выносливом коне, сам его чистил, кормил.
Конец гражданской войны застал полк, где комиссарил Смушкевич, в Белоруссии. О демобилизации было рано думать. Пришлось на время отложить и мечту о кавалерии, куда Яков хотел перебраться из пехоты.
В белорусских лесах орудовало множество больших и малых бандитских шаек, всякого рода атаманов и батьков. В леса ушли дезертиры, недобитые белогвардейцы, сынки богачей, потерявших свое движимое я недвижимое, и примазавшиеся к ним уголовники. Среди красноармейских частей, ликвидировавших бандитов, был и тридцать пятый полк.
Поздней осенью 1921 года население местечка Пуховичи терроризировала банда некоего атамана Березы. Бандиты налетели на Пуховичи, ограбили жителей и увели заложников. Атаман потребовал за них выкуп золотом и драгоценностями. Когда собранные ценности доставили в условленное место, атаман приказал привязать к шеям заложников камни и утопить их в озере.
Охотясь за Березой, комиссар Смушкевич оторвался от своих и один на Гнедке влетел в Пуховичи, все жители которого, ожидая очередного налета бандитов, попрятались. Только на крыльце одного домика стояла девушка с длинной русой косой.
— Где помещение военного коменданта? — спросил ее всадник.
Девушка показала и долго провожала взглядом молодого командира.
Комендатура была на замке. Комендант сбежал. Несколько часов спустя из местечка вышел отряд красноармейцев и группа вооруженной местной молодежи. Впереди ехал на коне комиссар. После горячих стычек, банда Березы была полностью уничтожена.
В местечке по этому поводу устроили торжественный вечер. Комиссар пошел к русоволосой девушке.
— Это вы показали, где находится комендант?
— Я…
— Будем знакомы! Яша!
— Бася…
Они снова встретились через несколько месяцев, первого мая 1922 года. Над Пуховичами закружился двухместный самолет с красными звездами на крыльях. Он разбрасывал листовки. На белых, красных, синих, зеленых листочках было напечатано: «Вступайте в Общество друзей Воздушного флота».
Аэроплан в те годы был величайшей редкостью, и люди, задрав головы, с восхищением следили за его полетом. Самолетик то лихо взмывал вверх «свечкой», то стремглав устремлялся к земле, делал «мертвые петли», переворачивался с крыла на крыло. Но вдруг он стал как-то боком спускаться за огороды, на лужайку возле болота. Пасшиеся здесь козы, испуганно заблеяв, разбежались в разные стороны, а самолет, коснувшись колесами сырой травы, задрал хвост, клюнул носом и… развалился на части.
