другой стороны ложа в дальнем конце комнаты она увидела небольшой стол, полный различных яств, с кувшином медового хмеля посредине. Незаметно для себя отведав несколько кусочков и отхлебнув из тяжелого кувшина пьянящего напитка, Любава осмелела.
Сивой застонал во сне, заметался и рванул с постели куда-то в сторону, бешено вращая глазами. Любава отпрыгнула, чудом избежав столкновения с мощным кулаком сотника. Сидя на полу, мужчина с трудом приходил в себя, плохо осознавая, где он находится. Любава же, почти не дыша, изображала из себя прозрачное привидение. Все-таки, протерев глаза, Сивой ее заметил.
Да, зря Любава надеялась, что столь сильного и закаленного в военных походах мужчину хмель может удержать надолго. Понимая, что прятаться некуда и бесполезно, девушка усилием воли подавила в себе накатывающий страх.
— Подойди сюда, — проговорил Сивой хрипло, с трудом разлепляя губы, и протянул вперед руку.
Любава подошла. Ощупав ее бедро, Сивой потянулся было, чтобы увлечь девушку на ложе, но она плавно подалась в сторону и дрожащим голосом, стараясь казаться дружелюбной, произнесла:
— Мой покровитель, мой воин устал и хочет пить. Могу ли я предложить ему прохладный напиток?
Любава дрожала от ощущения неизвестности и страха. Она впервые видела почти обнаженного мужчину так близко, и впервые обязанности ее перед ним были настолько предрешены. Но страх не помешал девушке осознать, что сотник действительно не настолько свиреп, насколько могло показаться во время сбора дани. Его поведение в походе, в бою и дома с ней отличалось очень сильно, и наблюдение это очень обрадовало Любаву.
Сивой сидел на полу около своего ложа и пытался рассмотреть пленницу. Хмель сильно бил в голову и мешал разглядеть ее как следует, но то, что он видел, его, несомненно, радовало.
«Кажется, ему предложили пить? Во рту действительно пересохло». Сивой требовательно протянул к кувшину руку.
Девушка неспешно налила напиток в кубок и подала сотнику. Мужчина жадно выпил и потребовал еще. Не раздумывая долго, Любава положила во вторую порцию напитка добрую половину сухих комочков, которые ей дала жена хозяина. «Что там говорила хозяйка? Все будет как во сне? Это, конечно, не полноценное снотворное, но за неимением выбора наверняка подойдет».
Любава не очень хорошо ориентировалась в травах и настойках, но представление о них имела. С их помощью женщины лечили хвори, избавлялись от соперниц, успокаивали агрессивных мужей.
Любава происходила из знатного рода. До того как отец ею откупился от дружинников Сивоя, она проживала в красивом шатре, видела уловки многочисленных отцовских наложниц и догадывалась, что к чему. Любава горько усмехнулась. Вскоре она с удовлетворением заметила, как расслабляются мышцы ее хозяина.
Сивой все-таки притянул ее к себе, бесцеремонно задрал белое платье и стал гладить ее бедра, но видно было, что целеустремленность он потерял. Любава терпела и приказывала себе успокоиться. Она чувствовала, что не очень-то хочет отношений с властным и грубоватым сотником, но понимала также, что в первую очередь нельзя допустить над собою насилия.
«Ничто так не унижает женщину, — размышляла она, — как побои, и ничто не распаляет мужчину больше, чем насилие». Поэтому, надеясь, что ее маленькая уловка не раскроется, Любава свернулась калачиком рядом с горячим телом хозяина и приказала себе заснуть.
Утром девушка проснулась от ощущения того, что кто-то внимательно рассматривает ее. Мгновенно открыв глаза, она увидела Сивоя, с усмешкой наблюдающего за ней.
Как воин, он привык мало спать и быстро приходить в себя после невоздержанных возлияний. Если сочетание зелья с хмельным и подействовало на него как-то особенно, то этого заметно не было.
Любава улыбнулась. Вблизи Сивой был достаточно красивым, и уж точно очень мужественным. Конечно, он не молод, наверняка ему все тридцать, но девушка отметила для себя, что он ей даже нравится.
Самой Любаве было примерно лет пятнадцать, во всяком случае, так говорили, когда отдавали ее в рабство. Скорее всего она была старше, и ей просто набивали цену, но сама своих лет она не считала.
— За окном уже доброе утро, красавица, — промолвил Сивой. — Чем ты меня вчера опоила?
Ресницы девушки дрогнули, но она ничем не выдала своего смятения.
— Я опоила воина любовью, — произнесла она и улыбнулась настолько трогательно, насколько позволяло ее положение.
Несомненно, ясный взгляд Сивоя нравился ей больше, чем пьяные речи и непредсказуемые движения. За окном было уже светло, со двора неслись обычные дневные звуки, и ей показалось даже, что бояться вовсе нечего.
— Не лги. Как раз любовью-то прошлая ночь и не пахла.
Любаве показалось, что в глазах сотника начинают разгораться подозрения, а в ее намерения меньше всего входило разбудить его гнев. Поэтому она вся подобралась, осторожно села на кровать и заговорила, как заправский гусляр, нараспев.
— Зачем ты обижаешь меня подозрениями? Разве делает честь сильному воину обидеть неповинную девушку? Я лишь не стала тревожить твой зыбкий сон вчера. Чтобы ты мог отдохнуть в собственной постели от трудного и долгого похода.
Любава, как никогда раньше, чувствовала, что мужчина околдован ее красотой и речами. Непонятно, что было тому причиной, может, ночное зелье еще не утратило своей силы. Но этот блуждающий жадный взгляд невозможно было истолковать иначе.
Любава удивлялась. Раньше у нее не было времени задумываться, красива ли она. Лишь вызывало недоумение постоянное желание матери запачкать ее грязью и спрятать от людских глаз.
«Бедная мама, даже это не помогло. Пять ее дочерей были проданы князьям несколько лет назад, и об их судьбе ничего не было известно».
Любава постаралась не заплакать. Менее всего сейчас были бы уместны слезы.
Сивой смотрел на нее все более благосклонно, и вдруг склонился к ее шее с поцелуем, затем жадно перешел к губам, и руки снова потянулись, как и вчера, к бедрам.
Девушку снова охватила паника, и она чуть было не начала вырываться. Но все-таки смогла говорить так же спокойно, как и раньше.
— Сивой, могу ли я попросить тебя проявить терпение до вечера? Я не должна этого делать, но свет смущает меня, и я боюсь обидеть тебя своим страхом и невниманием.
Любава с трудом понимала, о чем просит, и голос ее дрожал, но, как ни странно, на сотника это произвело впечатление.
«Ей показалось или действительно в его взгляде было одобрение? Ему понравился ее ответ?»
Любава ликовала. Незаметно одергивая подол, она грациозно спустилась с высокой кровати, протянула хозяину кувшин с водой, который обнаружила под столом.
«Пусть умоется после сна, хоть как-то отвлечется от созерцания ее тела».
Сотник умылся. Одеваться он не спешил и, будто бы не замечая своей наготы, передвигался по комнате голым. Любава краснела и пыталась не расплескать воду. Она отчаянно молилась всем известным ей богам сразу нескольких народов, чтобы он быстрее вспомнил о своих делах и покинул дом. Но при этом девушка просто не могла не восхититься его великодушием и данной ей отсрочкой.
Любава, хоть и пыталась убедить себя, что будет использовать этот день исключительно для подготовки побега, понимала, что это не больше чем обман. И по поводу планов на предстоящий день терялась в догадках.
Сивой сам пришел на помощь. Начав одеваться, он продолжал разглядывать ее фигурку под платьем и босые ноги, а затем предложил:
— Сегодня будет охота, в честь нашего возвращения, ты хотела бы поучаствовать?
Любава улыбнулась: «Все, что угодно, лишь бы не отбиваться от него в постели». Вместе с тем охота представлялась ей интересной.
«Вокруг множество воинов, которые будут трезвы и не посмеют к ней прикоснуться, потому что она принадлежит другому. Рядом будут слуги, подадут много вкусной еды. К тому же, наверное, можно будет увидеться с женой сотника Елиной».
