— И почему вы с Корнетом его так не любите? — отозвалась я. — Добрый и исключительно невезучий мужик с незадавшейся судьбой…
Григорий усмехнулся и ничего не ответил. На свой вопрос я ответила сама — спустя минуты три после приезда в редакцию. Потому что первым человеком, перехватившим меня на пути в мой кабинет, в котором уже должен был завершиться потехинский шмон, был как раз Кирюша.
Вопреки ожидаемому, бывший Милкин супруг выглядел оживленным и чуть ли не радостным.
— Маринка, ты уже знаешь?! — Он возбужденно схватил меня за руку. — Ну надо же, никогда б не подумал… Прими мои соболезнования! Это правда, что их арестовали?!
Я резко высвободила руку и посмотрела в его горящие нетерпением и чуть ли не торжеством глаза:
— Кого — их?
— Как — кого? Ну этих ваших «близнецов»… Ты что, не знаешь?!
— Я не только знаю, мы с Григом только что вернулись от Громовых… Кто тебе сказал, что их арестовали? Только посмей брякнуть кому-нибудь в конторе эту глупость!..
Калинин отшатнулся от меня, открыл и молча закрыл рот, потом опять открыл:
— Но… Вся контора и так знает, все говорят, что они… что их…
— Трепло! — взорвалась я. — Собственными руками придушу, если еще хоть раз услышу эту лживую сплетню! А ты, похоже, и рад? Рад, да?! Обрадовался, что с тебя-то теперь уж точно все подозрения сняты?! Эх, ты!..
Кирилл охнул и попятился, а на мои плечи легли чьи-то сильные, горячие руки. Резко обернувшись, я нос к носу столкнулась с тетей Валей…
— Успокойся, девочка, никто ничего такого не говорит, тем более «вся редакция»… Пойдем, твой кабинет уже свободен.
Тетя Валя по-прежнему, несмотря на жару, была в глухом черном платье, все с той же газовой косынкой, наброшенной на него у ворота. И по-прежнему она была бледна, мне показалось, что за прошедшие дни Валентина Петровна сделалась худее и меньше ростом — словно усохла от своей потери. Только глаза буквально пылали, тоже черным сухим огнем.
Моей ярости как не бывало, увлекаемая ею, я покорно последовала вместе с тетей Валей в свой кабинет. На Калинина мы обе даже не взглянули, оставив его стоять посреди коридора с красной, как помидор, физиономией.
19
В свой опустевший отдел заходить я бы все равно не стала: в качестве понятых там — об этом мне еще по дороге сказал Гриша — толклись Анечка и вышедший наконец с больничного Рудик, а также, как лицо абсолютно нейтральное и ни в чем не замеченное, секретарь главного редактора — Лиза.
Кабинет аккуратный Потехин запер, но ключ торчал в двери, и мы вошли, после чего я обнаружила, что так здорово, как сотрудники прокуратуры, здесь не наводила порядок даже наша уборщица. Я села за стол, а тетя Валя — в кресло. Мы помолчали. Все бумаги, очевидно тщательно просмотренные следаками, были рассортированы в четыре аккуратные пачечки, ручки, карандаши и фломастеры, вечно валявшиеся по всему столу, ровнехонько торчали в стаканчике… У меня мелькнула мысль, что пыль, возможно, тоже вытерли сотрудники прокуратуры, а вовсе не техничка… Ну и ну!
— Мариночка, — тихо начала тетя Валя, — я хотела тебе сказать, что все, связанное с похоронами, сделано… Милочку нам отдали сегодня утром, она… Мы отвезли ее туда… В морг на Бауманской…
Я почти забыла о предстоящих похоронах, оглушенная лавиной, в которую превращалось следствие, и от ее слов слегка вздрогнула, переспросив:
— Мы?
— Ну да, мы… Я и Рудик… Мальчика мне жаль, он неважно себя чувствует…
— Я думала, Рудик на больничном…
— Он и есть на больничном, но все равно все делал сам, я только помогала, вместе с девочками из компьютерной… Ты очень бледненькая, Мариша! Не переживай, пожалуйста, из-за Калинина, он… Он не слишком умен… Думаю, с Василием и Николаем все будет в порядке, разберутся…
— Вы в курсе, что они отчудили на самом деле?
— Да, мне Оболенский рассказал… Кроме того, сегодня утром, еще до обыска, со мной беседовал Потехин.
— От вас-то ему что надо? — При упоминании о Николае Ильиче я ощутила раздражение и тревогу. — Как он с вами беседовал — официально? Под протокол?
— Ну да… Как это — что? Девочка моя, ты разве не знаешь, насколько мы были близки с Милочкой? Естественно, что я просто
— Наверное, да… — Я растерялась и смутилась из-за того, что самой мне в голову эта мысль не пришла. — Сколько нужно дать денег? И кому — вам или Рудику?.. Или…
— Мне. — Она назвала сумму. — И вот еще что… Нужен текст на ленту… Сама напишешь?
— Господи, я не знаю, что писать! — искренне воскликнула я, потому что действительно не представляла слов, которыми надлежало прощаться с Милкой… То есть представляла, но…
Тетя Валя посмотрела на меня так пристально и испытующе, что я невольно начала краснеть. Мне показалось на какое-то мгновение, что Валентина Петровна знает о наших с Людмилой отношениях куда больше, чем я думаю. «Я становлюсь мнительной, — сказала я себе мысленно. — Так и спятить недолго. Обрести какую-нибудь манию преследования…»
— Если ты не против, в таком случае за тебя могу написать я сама, — вздохнула тетя Валя и слабо улыбнулась, одновременно поднимаясь с кресла. Я молча кивнула, и она ушла, на прощание еще раз успокоив меня абсолютно, на мой взгляд, беспочвенным заявлением, что с Васильком и Коленькой все будет хорошо, что «неглупый и несомненно профессиональный Потехин во всем разберется»…
Больше всего на свете мне в тот момент хотелось прикрыть глаза и хоть ненадолго отключиться от реальности. Проклятый похмельный синдром в общем и целом прошел, но состояние сонливости и какой-то просто глобальной усталости осталось. Моим мечтам, однако, не суждено было сбыться. Едва за тетей Валей закрылась дверь, как нагрянул легкий на помине Потехин.
— Доброе утро, Марина Петровна! — возвестил он прямо с порога бодреньким голосом. Я удивилась: неужели все еще утро? И, глянув на настенные электронные часы, украшавшие у нас в конторе все кабинеты, убедилась, что Потехин в данном случае прав: до полудня оставалось целых сорок минут.
— Надеюсь, — продолжал частить следователь, — мы тут у вас ничего существенного не нарушили в процессе досмотра?
Он уже успел пройти и устроиться на стуле для посетителей. Я посмотрела на Потехина подозрительно: он что, издевается? Нарушили! Сам, что ли, не понимает, что на самом деле в итоге их «досмотра» кабинет обрел наконец приличный вид и перестал напоминать свалку ненужного хлама?
Но физиономия следователя насмешливой не была, напротив — прямо-таки излучала доброжелательность.
— Наоборот, — неохотно признала я вслух. — После ваших ребят тут теперь стало просторней — можно работать… Нашли что-нибудь стоящее?
— Если вы о кассете, которую упоминали ваши сотрудники, то нет.
— И вы, разумеется, не верите, что Мила в тот день… Что она раскрыла «близнецам» карты, пояснив, что это была шутка?..
Потехин мгновенно посерьезнел и помолчал.
— А она была способна на подобные, мягко говоря, не вполне гуманные шутки?
— Хорошее у вас правило — отвечать вопросом на вопрос, — невесело усмехнулась я.
