Спустя какие-то двадцать минут все было кончено: на месте ямы вырос довольно крутой холмик, сплошь уложенный венками, с воткнутым посередине православным крестом, хотя, насколько знаю, никто из наших ведать не ведал, крещена ли Милка вообще. Толпа начала понемногу редеть, потянувшись по узкой тропинке в сторону далеких металлических ворот. Еще через несколько минут возле Милкиной могилы осталось всего несколько человек, включая нас с тетей Валей, Оболенского и Кирилла с Сашкой, нетерпеливо дергавшим отца за руку. Григория среди задержавшихся не было, когда он ушел, я не увидела.
Только тут я и вспомнила о «моем» венке, заказать который взялась вместо меня тетя Валя.
Подойдя к могиле, я начала по мере возможности осматривать ленты, трепещущие на ветру, чтобы прочесть «свой» текст. И тут я увидела
То был совершенно особый венок, увитый искусственной хвоей и какими-то почти черными цветами. Но главными были не цветы, а надпись, идущая по широкой, тоже черной ленте, исполненная яркими золотыми буквами, куда более крупными, чем на остальных венках: «КАЖДОМУ ВОЗДАСТСЯ ПО ДЕЛАМ ЕГО… ТЕПЕРЬ ТЫ ЭТО ЗНАЕШЬ!»
Видимо, я закричала. Потому что возле меня моментально оказался Корнет, оттеснивший тетю Валю, и — словно материализовавшийся из воздуха Потехин.
— Там… Там… — Я хватала ртом воздух, не в силах продолжить, однако Николай Ильич догадался проследить за моим взглядом и в мгновение ока ухватил суть. Бросив что-то через плечо, он повернулся ко мне, уже благополучно рыдавшей на плече у Корнета, даже не пытавшегося меня утешить. Оболенский тоже углядел эту ленту и наверняка был потрясен ничуть не меньше.
— Это не я… не мой, — захлебывалась я от слез и ужаса, — не я, не я…
— Деточка, конечно же не ты. — Тетя Валя первой пришла в себя и, отодрав меня от Оболенского, прижала к себе. — Никто и не думал, что это ты, — пыталась она втемяшить в мою окончательно отупевшую башку. — Вон твой венок, вон, видишь?… Во-он тот, с розовой ленточкой…
Тетя Валя уговаривала меня как маленькую, хотя и по ее лицу вовсю текли слезы… Господи, сколько же мужества было в этой женщине!..
Мне так и не суждено было узнать, в каких именно словах я распрощалась со своей единственной подругой, вылепившей своими властными руками мою нынешнюю судьбу. Последнее, что я увидела, прежде чем вновь овладевший ситуацией Оболенский решительно повел нас обеих с Валентиной Петровной прочь от могилы, были мальчики Потехина, паковавшие в прозрачный полиэтилен ужасный венок с черными цветами и горящими в лучах солнца словами, которыми проводил свою жертву в могилу Милкин убийца…
22
Во второй раз за последние дни мне довелось проснуться, точнее, очнуться от мучивших всю ночь кошмаров, под голос Оболенского. Но теперь уже — в своей собственной комнате. С трудом высвобождаясь из липких объятий ночных ужастиков, в которых вновь и вновь передо мной прокручивался финал роковых редакционных посиделок и падающая с навеки искаженным лицом Милка, я не сразу вспомнила и поняла, откуда в нашей с тетушкой квартире взялся Корнет. Словно сквозь туман, деталь за деталью проступил наконец вчерашний день и вечер.
Ни я, ни Виталий на поминках, организованных в редакции, не были. Прямо с кладбища, после моей шоковой находки, Оболенский, запихнув меня в свою «девятку», отвез домой, к тетушке. Познакомились они по ходу дела, без моей помощи, потому что помощь требовалась мне самой: в жизни не думала, что на свете после моего развода с Григом осталось хоть что-то, способное привести меня в состояние невменяемости… Если ничего не путаю, Лилия Серафимовна все-таки организовала на скорую руку поминальное застолье. Совершенно точно — они с Оболенским почти сразу нашли не только общий язык, но и общие темы для разговора. И теперь, услышав голос Корнета из соседней комнаты, а также заметив краем глаза свернутую постель на кушетке в моей комнате, я пришла к выводу, что их общение затянулось на довольно длительное время: тетушка ночевала в моей спальне исключительно в тех редких случаях, когда ее собственная тахта оказывалась занята припозднившимся гостем.
На этот раз я не слышала, с кем и о чем беседовал Корнет. И узнала об этом после того, как заставила себя выбраться из постели и, натянув халат, выползти в гостиную: день, слава богу, был воскресный, никаких тебе редакций, летучек, Григов…
Тетушка, оказывается, в отличие от меня, присутствовала при Виталькином разговоре и была в курсе происходящего. Видимо, об этом они и говорили, когда при виде меня оба дружно умолкли и уставились на мое «явление народу»… Судя по их лицам, видок у «явления» оставлял желать лучшего. Во всяком случае, Лилия Серафимовна тут же вскочила с явным намерением мчаться на кухню готовить завтрак, и мне стоило немалых усилий убедить ее вернуться на место: даже в нормальных обстоятельствах по утрам я не отличаюсь особым аппетитом, а уж сегодня…
Корнета вопросы моего полноценного питания, к счастью, волновали гораздо меньше, и он сразу же после нашей с тетей краткой дискуссии на эту тему перешел к делу, заодно сообщив, что только что разговаривал с Потехиным.
— Значит, так, — сказал он нам обеим. — Ребятам удалось выяснить, каким образом этот венок попал на Людину могилу. На данный момент, у них есть в этой связи показания двенадцатилетнего пацаненка, сына одного из сторожей… К мальчишке подходила, как он выразился, какая-то «тетенька в шляпе с занавешенным лицом», вручила этот самый венок и сотенную бумажку за то, чтобы он его возложил на могилу. Если все сделает как надо, обещала еще сто рублей, а в итоге обманула и не пришла… Все. Этим полезные сведения исчерпываются.
— Полезные? — спросила я, не совсем понимая, в чем заключается польза столь расплывчатых показаний. — И что значит — «с занавешенным лицом»? Чушь какая-то!..
— Ну почему же чушь? — вмешалась тетушка. — Когда-то, во времена моей молодости, шляпки с вуалью были очень модны… Ясно же, что именно это и имеется в виду!..
Корнет посмотрел на Лилию Серафимовну с уважением и согласно кивнул:
— Вы абсолютно правы. Шляпка с вуалью.
А я поняла, что коллектив наших доморощенных сыщиков, пока я спала, успел пополниться еще одним здравомыслящим членом.
— Ну а что касается полезности показаний, — усмехнулся Оболенский, — то это ты, я уверен, просто спросонья не въехала… У нас появилось очень важное, достоверное доказательство, что в Милкином убийстве замешана женщина… Понимаешь? Я не говорю, что убийца — женщина, только потому, что какой-то процент на то, что их было двое, оставлять положено в любом случае. Но скорее всего…
— Трудно представить, — перебила я его, — чтобы человек, замысливший убийство, решил в таком жутком и опасном деле обзавестись партнером… Конечно же тот, кто состряпал венок и возложил его на свежую могилу, — тот и убийца!
— Какая ты безапелляционная! — усмехнулся Корнет, но спорить со мной больше не стал. — Ясно одно: добраться до Крымовой-старшей теперь еще важнее, сечешь?.. Так что скажи спасибо своей замечательной тете за то, что она взялась помочь нам с обзвоном.
Я отметила про себя, что оказалась права в своем предположении о расширении нашего коллектива, и поинтересовалась своими собственными обязанностями на данный момент: не можем же мы с Лилией Серафимовной звонить вдвоем по единственному домашнему телефону одновременно?
— Во-первых, можете делать это по очереди, чтобы не переутомляться, — пояснил Корнет. — Во- вторых, тут вот какое дело… Я тут покумекал, пошуровал по старым справочникам и выяснил любопытную штуку… К тому моменту, когда Крымовы перебрались в Москву, в нашей благословенной столице помимо МГУ имелось еще два вполне солидных университета. Если память мне не изменяет, Карина ведь и не утверждала, что Катина мать преподавала именно в МГУ?
— Она совершенно точно упоминала слово «университет»… Насчет МГУ не помню, — сказала я. — Но ведь есть пленка? У кого она, кстати?
