традиционно ассоциирующейся с женской красотой, однако это не делало молодую женщину менее привлекательной. Особенно хороши были ее серо-зеленые глаза, взгляд которых выдавал в ней куда более зрелую и опытную женщину, чем мисс Глейд казалась вначале.
Узкий лиф ее платья подчеркивал округлость маленькой крепкой груди; изгиб талии был очень изящен, правда, сама талия не была такой тонкой, как предписывала мода. Благодаря совместному путешествию верхом на одном коне Эмброуз теперь твердо знал, что у его спутницы очаровательная круглая попка.
Он никогда не был поклонником дамской моды. Да, возможно, пропорции Конкордии не во всем соответствовали журналам мод, но и такой она была ему вполне по вкусу.
Женщина держалась с достоинством и природной грацией. А ум и явная внутренняя сила говорили о здоровом, несгибаемом духе, который не изобразить на лице с помощью косметических средств. Даже сейчас, когда Конкордия явно утомлена, в ней бурлила энергия и решимость, которые вызывали восхищение Эмброуза.
Впрочем, заметил про себя Уэллс, это вовсе не восхищение, а желание. Именно желание возбуждала в нем эта женщина. Не вовремя, надо признать, но что проку отрицать факты.
Эмброуз понимал, что его реакция на близость Конкордии отчасти физическая, которую к тому же подогревала опасность и двухчасовая скачка вдвоем на одной лошади. К тому же эта мисс Глейд до сих пор была для него загадкой. Уэллсу безумно хотелось взглянуть, что скрывается под ее сдержанной внешней оболочкой, и получить наконец ответы на все свои вопросы.
Впрочем, эти доводы никак не объясняли того очарования, которое он почувствовал при знакомстве с Конкордией.
Эмброуз наблюдал за тем, как она попивает херес. Стакан слегка подрагивал в ее руке. Напряжение, опасность, страх все еще владели ею. Впрочем, Уэллс подозревал, что худшее еще впереди. Труднее всего ей будет, когда она осознает, что убила человека ударом по голове.
Такие душещипательные открытия обычно приходят по ночам – это Эмброуз Уэллс знал по собственному опыту. Темные часы – для темных мыслей. Если Конкордия будет чувствовать себя так же, как он, то скорее всего время от времени – спустя дни, недели, месяцы и даже годы после трагедии – будет просыпаться ночью в холодном поту, с ужасом вспоминая произошедшее.
И тот факт, что на преступление Конкордия решилась лишь ради спасения собственных воспитанниц, не поможет ей избавиться от ночных кошмаров. По опыту Эмброуз знал: насилие сродни опасной форме алхимии. Владевший ею обладал большой силой, но платил за это высокую цену.
– Если хотите, мы можем отложить разговор на утро, когда вы отдохнете, – предложил Эмброуз, дивясь собственным словам.
Вовсе он не собирался откладывать разговор. И ответы на свои вопросы хотел получить немедленно, а не завтра. Все сегодня идет наперекосяк! Его тщательно разработанные планы в буквальном смысле слова растворились в дыму. Необходимо как можно скорее разработать новый план. Но не может же он требовать от нее еще каких-то действий этой ночью!
– Нет, – решительно проговорила Конкордия, поставив на стол стакан с хересом. – Думаю, нам обоим лучше ответить на все вопросы прямо сейчас. Для начала я бы хотела узнать, как и почему вы оказались вечером в замке. С какой целью приехали туда.
– В течение двадцати четырех часов из заброшенного фермерского коттеджа я наблюдал за тем, что происходит в замке, кто приезжает туда и уезжает оттуда, – заговорил Эмброуз. – Меня интересовал один человек. Мой информатор сообщил, что он непременно приедет – в крайнем случае завтра или послезавтра. Однако, учитывая события последних часов, я сильно сомневаюсь в том, что он там появится.
– Кто этот человек?
– Александр Ларкин, – ответил Уэллс, не сводя с Конкордии пристального взгляда: он хотел понять, знакомо ли ей это имя.
Ее глаза под стеклами очков широко распахнулись.
– В замке я несколько раз слышала это имя, но его всегда произносили шепотом, – сказала она. – Я поняла, что при мне об этом Ларкине говорить не хотят. Однако прошлым вечером мне опять напомнили имя Ларкина.
– Как это? – недоуменно спросил Уэллс.
– Второй негодяй из Лондона – тот самый, который напал на нас в конюшне, – сказал, что я могу считать себя полной дурой, если намереваюсь сбежать из замка, прихватив с собой его собственность. – Видно было, как пальцы Конкордии с силой сжали стакан. – И еще он сказал… Хотя нет, не обращайте внимания, ничего… Это уже не важно.
– Что же еще он сказал? – мягко спросил Эмброуз.
– Он сказал: «Считай себя трупом, вот так!» – Конкордия распрямила спину, хотя ее осанка и без того была «идеальной. – А вам что известно об этом Александре Ларкине?
– Этот человек пользуется самой дурной славой в Лондоне. Это мастер преступлений или, если хотите, лорд преступного мира, – промолвил Эмброуз. – Он вырос на самом дне Лондона, знаком с его худшими нравами. Сейчас Ларкин живет жизнью преуспевающего человека, однако среди его знакомых нет порядочных людей и, разумеется, в обществе его не принимают.
– Ну да, понимаю, ему знакомы все хитрости и ловушки высшего света, куда его все-таки не принимают, – задумчиво проговорила мисс Глейд, обхватив стакан ладонями, словно у нее замерзли руки. – Как и любой другой богатый человек, сколотивший свое состояние на торговле.
– Да уж, торговля – это его стихия, – кивнул Уэллс. – Финансовые интересы Ларкина касаются незаконных предприятий, начиная с борделей и заканчивая опиумными притонами. Вот уже много лет его подозревают в совершении нескольких убийств. Однако ему всегда удавалось сохранять дистанцию между собой и собственным криминальным бизнесом. В результате полиции никогда не удавалось собрать достаточное количество улик, чтобы арестовать его.
Лицо Конкордии обрело суровое выражение.
– Думаю, это подтверждает предположение моих учениц о том, что случилось в замке с моей предшественницей, – заметила она.
