чтобы сохранить не только чувство собственного достоинства, но и рабочее место. Здравый смысл подсказывал, что задача непосильная.
– А антиквариат? Я поставил самую надежную сигнализацию! Вы знаете, Наденька, это выходит чрезвычайно дорого, но коллекция того стоит! Но в этой огромной квартире я совершенно, чудовищно и безнадежно одинок! Вы понимаете?
Секретарша промычала нечто совсем уж нечленораздельное и начала сосредоточенно сковыривать с полировки застарелое чернильное пятно.
– Вы следите за моей мыслью? – забеспокоился вдруг увлекшийся дифирамбами в свою честь Арон Яковлевич.
– Угу, – опасливо подтвердила Надя.
Пятно не поддавалось, и она вдруг подумала, что и вся ее жизнь похожа на такое же никому не нужное пятно. Что в активе? Средненькая внешность, высшее образование, непонятная профессия и гордо-убогое одиночество. В перспективе – туман. Арон Яковлевич как перспектива даже не рассматривался. Единственное, на что была готова напрячься Надежда, это попытаться выкрутиться из щекотливой ситуации и все же сохранить работу. Хотя бы временно, пока не найдет другое место.
– Я не настаиваю ни на чем, ни в коем случае, – пробивался сквозь плотную стену секретарских мыслей и переживаний дребезжащий дискант. – Просто общение, может быть, хороший ресторан, театр… Ну, не знаю, что там еще вас интересует. В какой-нибудь клуб… э-э-э-э-э… заколбаситься?
Надя булькнула утробным смехом, представив Клякмана, «колбасящегося» в ритме хип-хопа. Душераздирающее зрелище, как сказал бы ослик Иа.
– Нет-нет, я понимаю, что вы высокоинтеллектуальная девушка, просто подумал, что так будет проще найти общий язык. Неудачная шутка. Я очень волнуюсь, вы же понимаете.
– Понимаю, – протянула Надежда и попыталась сосредоточиться. «Если отказать, то стопроцентно обидится. Соглашаться на общение? Исключено. Даже ради того, чтобы время протянуть. – не буду!»
– …Ваш ровесник. Почти. Тридцать восемь лет – это же самый расцвет сил! Согласитесь! – суетился Клякман.
«Ну, ты, дед, загнул! – мысленно констатировала Надя и обалдело оглядела начальника с ног до головы. – Два раза по тридцать восемь – это да».
– Кому тридцать восемь? Чего тридцать восемь? – помимо воли выдал вслух вскипевший от волнения секретарский мозг.
– Так Левочке же! Тридцать восемь лет. Вы практически ровесники! – всплеснул лапками Арон Яковлевич и умоляюще изогнулся, чтобы изучить Надеждино выражение лица и понаделать выводов.
– Мне двадцать шесть! – внезапно оскорбилась Надя. Напряжение отпустило. Неизвестного Левочку можно запросто шугануть. Левочка – не Клякман, она ему точно ничего не должна.
Как выяснилось позже, Левочка был не просто Клякман, а Лев Аронович Клякман, родной сын босса, давно отбывший на историческую родину, а теперь почему-то вернувшийся. Покатав на языке его имя, Надя поняла, что допускать кавалера до мамы никак нельзя. Это был один из тех вариантов, который мог бы безоговорочно устроить требовательную тещу. Они бы нашли друг друга, как две половинки одной разодранной банкноты, и гоняли бы Надю и друг дружку всю оставшуюся жизнь.
– Вот фото. – Арон Яковлевич сунул ей фотографию мордатого мужичка с наглым уверенным взглядом и копной смоляных волос. – Орел, правда?
«Судя по «клюву» – орел», – немедленно согласилась про себя Надя. А вслух она согласилась на встречу. Во-первых, не стоило отказывать шефу, пока он еще таковым являлся. А случившееся говорило о том, что все в этой жизни не вечно, так что шефа, равно как и колченогий стул в его приемной, пора было сменить на что-нибудь другое. Вика с мамой, как это ни прискорбно, оказались правы. Во-вторых, учитывая тот факт, что она все равно решила уходить, стоило воспользоваться подвернувшимся экземпляром для повышения собственной самооценки и для оттачивания методов борьбы с враждебным полом, не желавшим признавать Надину независимость. Собственно, сильный пол вообще не желал признавать не только ее независимость, но и сам факт Надиного существования, демонстративно игнорируя ее наличие.
– Как я рад! Как вы меня выручили! – восторженно чирикал Арон Яковлевич, нарезая круги по приемной. – Левочка заедет за вами к концу рабочего дня.
«Ну и темпы! – восхитилась Надя. – Надо же, как человеку жениться приспичило».
И тут ее осенило, что вовсе необязательно, что незнакомый Левочка желает жениться. Вполне возможно, что он просто решил гульнуть, сэкономив на оплате профессионалок, а заодно подстраховавшись по медицинской части. Вполне возможно, что дома у него сидит жена шестидесятого размера и штук шесть детей. Пофантазировав на эту увлекательную тему, Надюша прониклась к будущему кавалеру чувством глубочайшей неприязни.
От мстительных раздумий ее отвлек звонок Фингаловой.
– Надя, я влюбилась! – завопила Анька, забыв поздороваться.
– Вот неожиданность-то, – вяло удивилась Надя. В мыслях она как раз дошла до момента сватовства, когда жалкий Лева пытался навязать ей кольцо с бриллиантом, а она лишь надменно смеялась в ответ. Получалось очень красиво и жизнеутверждающе. Фингалова же своим дурацким воплем сбила весь эмоциональный накал сцены.
– Ты влюбляешься раз в неделю. Уже давно могла бы привыкнуть и не впечатляться так сильно.
– Ты не понимаешь! – взвыла Фингалова. – Он потрясающий. Я про него стих написала!
Это тоже было не ново. Про каждого своего возлюбленного Анька писала корявенькие стихи, которые потом зачитывала, завывая на манер Беллы Ахмадулиной. Только в отличие от великой поэтессы Анька декламировала совершеннейшую чушь.
– Костику понравилось, – счастливо взвизгнула Фингалова. – Он попросил еще.
– В смысле?
