— Привет! — сказал полицейский. — Здравствуй, знаменитый сыщик, — добавил он дружелюбно и потрепал Калле по затылку. — Никаких новых происшествий на сегодняшний день?
Калле надулся. Дядя Бьорк тоже пожинал плоды прошлым летом, когда Калле выследил преступников. Чего же он сейчас смеется?
— Нет, никаких новых происшествий, — ответил Андерс за Калле. — Воры и убийцы получили приказ прекратить свою деятельность до завтра, потому что Калле сейчас не до них.
— Да, сегодня мы обкорнаем уши Алой розе, — сказала Ева-Лотта и мило улыбнулась Бьорку. Он ей очень нравился.
— Ева-Лотта, иногда мне кажется, что тебе не мешало бы быть немножко поженственней, — заметил Бьорк, озабоченно глядя на худенькую, загорелую амазонку.
Она стояла в канаве и пыталась большим пальцем ноги подцепить коробку из-под сигарет. Ей это удалось, и коробка полетела в реку.
— Женственной — пожалуйста, но только по понедельникам, — согласилась Ева-Лотта, все так же мило улыбаясь. — Пока, дядя Бьорк, нам некогда.
Бьорк покачал головой и медленно пошел дальше, продолжая обход.
Когда проходишь по мосту, каждый раз испытываешь сильное искушение. Можно, конечно, переходить мост самым обыкновенным способом. Но ведь есть еще перила, притом довольно узкие. И если идти по ним, то можно испытать приятное щекотание под ложечкой. Того и гляди, оступишься и бултыхнешься в воду. Правда, этого еще ни разу не случалось, хотя они часто переходили мост таким манером. Но ручаться ни за что нельзя. И, несмотря на то что операция по обкорнанию ушей Алой розе была очень спешной, Калле, Андерс и Ева-Лотта считали, что могут уделить несколько минут упражнению в равновесии. Это, разумеется, строго запрещалось, но Бьорк ушел, и никого другого поблизости не было.
Нет, кто-то был! Как раз когда они решительно влезли на перила и в самом деле почувствовали сладкое замирание в животе, на противоположном конце моста появился, ковыляя, старик Грен. Но кто же обращал внимание на Грена!
Старик остановился перед ребятами, вздохнул и произнес, обращаясь неизвестно к кому:
— Так-так, веселые детские забавы! Веселые невинные детские забавы!
Старик Грен всегда так говорил, и они его иногда передразнивали. Конечно, чтобы он не слышал. Когда Калле попадал футбольным мячом прямо в витрину папы Блюмквиста, или когда Андерс как-то слетел с велосипеда и угодил лицом прямо в крапиву, Ева-Лотта вздыхала и говорила:
«Так-так, веселые детские забавы, так-так!»
Они благополучно пересекши мост. И на этот раз никто не свалился. Андерс оглянулся на всякий случай, чтобы убедиться, что их никто не видел. Малая улица оставалась пустынной. Только старик Грен шел вдали. Его всегда можно было узнать по ковыляющей походке.
— Никто так чудно не ходит, как этот Грен, — сказал Андерс.
— Грен вообще чудной, — заметил Калле. — Может быть, потому, что он такой одинокий?
— Бедняга! — вздохнула Ева-Лотта. — Подумать только, жить одному в таком мрачном доме, и никого нет, кто бы убирал, или готовил, или вообще помогал.
— Вот еще! — возразил Андерс поразмыслив. — Без уборки вполне можно обойтись. Да и одному пожить некоторое время тоже неплохо. Можно хоть спокойно заняться моделями.
Человек, который, подобно Андерсу, должен уживаться в малюсенькой квартирке с кучей сестренок и братишек, не прочь бы получить в свое распоряжение целый дом!
— Да ты через неделю свихнешься, — сказал Калле. — То есть, я хочу сказать, ты станешь еще чуднее, чем сейчас. Такой же, как Грен.
— Папа не любит этого Грена, — сообщила Ева-Лотта. — Он говорит, что Грен ростовщик.
Ни Андерс, ни Калле не_ знали, что такое ростовщик, но Ева-Лотта объяснила.
— Папа говорит, что ростовщик — это такой человек, который одалживает людям деньги.
— Смотри, какой молодец! — заметил Андерс.
— Совсем даже не молодец, — возразила Ева-Лотта. — Тут вот в чем дело. Представь себе, что тебе нужно занять двадцать пять эре, ну просто до зарезу понадобились двадцать пять эре.
— На мороженое, — предположил Калле.
— Вот именно, — подхватил Андерс. — Я уже чувствую, что они мне нужны!
— Так вот, тогда ты идешь к Грену, — продолжала Ева-Лотта, — или еще к какому-нибудь ростовщику, и он тебе дает двадцать пять эре.
— Ну да? — спросил Андерс, приятно удивленный наличием такой возможности.
— Да. Но ты должен обещать, что вернешь их через месяц. И мало того — ты должен вернуть не двадцать пять, а пятьдесят эре.
— Дудки, — возмутился Андерс. — С какой это стати?
— Ребенок! — сказала Ева-Лотта. — Ты что, никогда не проходил проценты в школе? Грен хочет получать проценты на свои деньги, понимаешь?
— Уж брал бы тогда по-божески! — Калле встревожился за бюджет Андерса.
— Вот этого-то ростовщики никогда не делают, — объяснила Ева-Лотта. — Они не берут по-божески. Они берут слишком большие проценты. А по закону этого делать нельзя. Поэтому папа и не любит Грена.
— Но почему же люди такие чудаки и занимают деньги у ростовщиков?удивился Калле. — Неужели больше не у кого на мороженое занять?
— Балда ты! — сказала Ева-Лотта. — Тут, может, речь идет совсем не о двадцати пяти эре на мороженое, а о тысячах крон. Может быть, есть люди, которым вот сию минуту нужно получить пять тысяч крон, и никого нет, кто бы мог дать. Никого, кроме таких ростовщиков, как Грен.
— К черту Грена! — воскликнул Андерс, вождь Белой розы. — Вперед, на бой, победа за нами!
Вон и дом почтмейстера, а за ним, в саду, — сарай, который служит одновременно гаражом и штабом Алой розы, потому что вождь этой таинственной ватаги — сын почтмейстера, Сикстен.
Судя по всему, сейчас гараж пустовал. Уже издали было видно, что к двери приколот лист бумаги. Проще простого пройти через садовую калитку к гаражу и прочесть, что там написано. Но кто же станет так поступать во время войны Роз? Вдруг там засада! Что, если Алые залегли в штабе, готовые броситься на простаков, которые осмелятся появиться поблизости?
Вождь Белых роз наставлял свое войско:
— Калле, пробирайся за кустами, пока не окажешься позади штаба, вне поля зрения врага. Влезь на крышу. Достань лист живой или мертвый!
— Лист живой или мертвый — что ты хочешь этим сказать? — спросил Калле.
— Да ну тебя! Это ты живой или мертвый, неужели не понятно? Ева-Лотта, ты тихонько лежи здесь и высматривай их из-за кустов. Если заметишь, что Калле угрожает опасность, свистни, как условлено.
— А ты что будешь делать?
— Я пойду спрошу мамашу Сикстена, где он.
Все принялись за дело. Калле быстро добрался до штаба. Вскарабкаться на крышу — дело нехитрое. Калле это часто делал раньше. Надо было только пробраться сквозь кусты и влезть на мусорный ящик позади гаража, а уже с него — на сарай.
Как можно тише, чтобы враг его не услышал, полз Калле по крыше. В глубине души он отлично знал, что гараж пуст, знала это и Ева-Лотта и, разумеется, Андерс, который пошел в дом спрашивать, где Сикстен. Но война роз велась по всем правилам, — и поэтому Калле полз так, словно его жизни действительно грозила опасность, а ЕваЛотта напряженно следила за каждым его движением, готовая свистнуть по-разбойничьи, если это, против ожидания, будет необходимо.
Вернулся Андерс: мама Сикстена понятия не имела, где пропадает ее любимое чадо.
Калле осторожно перегнулся через край крыши и, сильно вытянувшись, ухитрился схватить бумагу. Затем вернулся тем же путем, тихо и осторожно. Ева-Лотта не сводила с него глаз до последней секунды.
— Чистая работа, молодец! — сказал Андерс одобрительно, когда Калле передал ему бумагу. — Ну-с, посмотрим!
