— А то я думала, что снова плеврит, но раз боли не было…
Барт кивнул, его успокоили слова Дорин. Если у Джэн ничего не болит, значит, все не так уж серьезно. Когда по-настоящему плохо, должна быть сильная боль. И, направляясь к дверям, чтобы пойти за врачом, Барт с необычным дружелюбием улыбнулся Дорин.
Барт позвонил в ночной звонок у дверей внушительного старинного дома, построенного в колониальном стиле, где жил врач Джэн. Никто не отзывался. Он обошел вокруг дома, но все окна были закрыты и дом казался необитаемым. Барт вернулся к подъезду и в нерешительности постоял на ступеньках. Потом снова нажал на кнопку звонка. Протяжный звонок отозвался в тишине пустого дома.
В доме послышалось движение, зазвучали шаги на лестнице. Дверь отворилась, и из нее выглянула женщина.
— Доктора нет, — угрюмо сказала она, — он всегда уезжает на субботу и воскресенье. Но если хотите, можете завернуть за угол, там есть женщина-врач, она обычно замещает хозяина и ходит по его вызовам.
Барт поблагодарил, спустился на улицу и, завернув за угол, отправился разыскивать названный ею номер дома. Сердце упало у него, когда он увидел эту женщину-врача. Она была молода, слишком молода, и даже сейчас, в этот ранний час, с нерасчесанными кудряшками, в наспех запахнутом ярком халатике, она казалась слишком привлекательной. Барт не доверял женщинам-врачам, а против этой говорила еще и ее привлекательная внешность. Она довольно прямо, без всякой профессиональной вежливости выразила неудовольствие тем, что ее в воскресенье вытащили так рано из постели, но она внимательно слушала его рассказ, задавая ему краткие быстрые вопросы.
— Если вы подождете минут десять, — сказала она наконец, — я выведу машину и подвезу вас.
Барт ждал, прохаживаясь взад и вперед по пустынной улице. Колокола зазвонили к утренней мессе, и звон этот, плывший из-за высокой кирпичной стены католического монастыря, только подчеркивал пустынное безлюдие улицы. Барт увидел, как врач спускается по лестнице, аккуратная и подтянутая, в брюках и свитере, и ему стало еще больше не по себе. Но она так искусно вела машину, выруливая по узкой улочке к квартире Джэн, что ему против воли пришлось признать, что, может, она и стоит большего, чем это кажется на первый взгляд.
Она ворвалась в квартирку, словно порыв свежего утреннего ветра. Барт остался в вестибюле, возмущенно глядя на захлопнувшуюся дверь. Право, это несправедливо! Она захлопнула дверь перед самым его носом, будто он и не имеет права войти и узнать, что происходит. Он прислонился к двери, пытаясь расслышать, о чем они там говорят, но разобрать было ничего невозможно. Тогда он вышел на улицу, присел на подножку автомобиля и закурил.
А там, в квартирке, Джэн испуганно смотрела на врача. Ей неприятны были термометр, торчавший у нее изо рта, чужие холодные пальцы у нее на запястье, и то, что ее вырвали из состояния мирного оцепенения, в котором она находилась. Наконец врач забрала термометр и подошла с ним к стеклянной двери, выходившей в световой колодец.
— У вас тут как на дне шахты, не правда ли? — заметила она. — И сколько вы за эту дыру платите?
— Два фунта пятнадцать шиллингов, да еще за свет и за газ, — бросила Дорин. Вопрос казался ей неуместным и бесцеремонным; в ней боролись раздражение и страх: что она там может видеть сейчас на термометре, эта девушка!
Наконец врач отложила термометр и улыбнулась Дорин с обезоруживающим дружелюбием.
— Ну и грабители же они! Да по сравнению с большинством здешних домохозяев Нед Келли[6] был просто джентльмен. У вас тоже небось хозяйка какая- нибудь старая ведьма, что при каждом подходящем случае рада семь шкур содрать. А вы были в ABAC?
Она бросила взгляд на фотографию.
Дорин кивнула.
— Я тоже была. И вот что мы получили за службу родине, детка. Пусть хоть это послужит вам уроком.
Дорин почувствовала, как от улыбки молодой женщины растаял комок у нее в горле.
— Да, но это все, что нам удалось разыскать, — объяснила она. — А ведь мы целыми неделями по Сиднею колесили, пока хоть это нашли.
— Знаю, — голос молодой женщины звучал спокойно и трезво. — Я с этим сталкиваюсь каждый день. Ну что ж, мой тебе совет: в следующий раз, когда будет война, оставайся дома, и, может, тебе тоже удастся попользоваться за счет простаков, которые отправятся воевать. А потом еще сможешь драть с какой- нибудь демобилизованной за такую же вот конуру два фунта пятнадцать шиллингов. Да… А как ты смотришь на то, чтоб приготовить нам по чашке крепкого кофе, пока я осмотрю девочку?
Дорин пошла на кухню. Она была рада, что ей представилась возможность чем-то заняться и хоть на минуту отвлечься от мыслей о Джэн, которая лежит там такая измученная и слабая и не сводит с них широко открытых, лихорадочно горящих глаз.
Джэн неохотно отвечала на вопросы врача; когда врач передвигала по ее груди стетоскоп, она с трудом усмиряла свое неистово колотившееся сердце.
Но вот врач молча отложила стетоскоп и снова натянула на Джэн простыню.
Джэн лежала в одиночестве, пока они пили кофе там в кухоньке. Голоса их приглушенно доносились из-за прикрытой двери, и сколько Джэн ни напрягала слух, она ничего не могла разобрать.
Потом разговор прекратился совсем, и Джэн снова увидела подле себя врача.
— Сейчас я сделаю вам укол.
Джэн недоверчиво посмотрела на нее.
— Это даст вам возможность как следует отдохнуть.
Глядя, как врач готовит для инъекции шприц, Джэн хотела сказать, что ей ничего-ничего не нужно. Она еще многое хотела сказать, но слова не шли у нее из горла, и потом она почувствовала на руке холодное прикосновение ватки со спиртом, пронзительный запах и, наконец, укол иглы. Потом врач ушла.
Дорин закрыла за ней дверь и на цыпочках вернулась в комнату.
Врач остановилась и выжидающе смотрела на Барта, который, съежившись, прикорнул на ступеньке ее автомобиля. Он вскочил, бормоча извинения.
— Садитесь-ка лучше со мной и проедем немного, чтоб я могла поговорить с вами по дороге. Здесь вам сейчас делать нечего, вы только мешать им будете. Я сделала ей укол и хочу, чтобы она немного отдохнула.
— Она очень… — Барт запнулся, — очень больна?
Врач тронула машину с места и свернула в узкую улочку.
— Откровенно говоря, — произнесла она наконец, — я и сама не знаю, насколько тяжело она больна. Температура у нее тридцать восемь и восемь, и у нее было кровотечение. Стетоскопом я ничего не смогла прослушать, но это еще ничего не значит.
— Что вы хотите сказать этим «еще ничего не значит»? Ведь у нее не плеврит и не воспаление легких, правда же?
— Не будьте ребенком! — бросила она грубо. — Будто вы в жизни не слышали, что значит, когда начинают кашлять кровью?
У Барта все оборвалось внутри.
— Конечно, я об этом слышал, — он снова помялся, не решаясь произнести страшные слова, — насчет ТБЦ и всякой такой штуки…
— Итак, о ТБЦ вы все же слышали, не так ли?
Он услышал иронию в ее голосе и покраснел.
— Конечно, слышал, но не думаете же вы, что у Джэн…
— А почему бы не у Джэн?
Он внимательно посмотрел на нее: она вела машину легко, уверенно, и в профиль лицо ее казалось значительно старше, чем в анфас.
— Послушайте, вы, — сказал он зло, — я не такой дурак, как вам кажется. Но всего месяц назад Джэн очень тщательно осматривал ее постоянный врач. Это было после тяжелого приступа кашля, случившегося в лачуге на побережье, где мы с нею отдыхали. Вам Дорин, наверно, рассказывала, что мы вместе ездили на побережье?
