Линда опустила глаза.
— Тогда понятно.
Голос ее потеплел.
— И когда ты об этом узнала?
— На прошлой неделе.
— Боже! — вырвалось у Линды. Она подняла зеркальце и стала подводить карандашом брови. — Ты прости, что я так говорила с тобой, просто я видела, как твоя сестра все вещички увязала и с собой забрала, и мне показалось, что вы знаете, что к чему. Тогда мы и подумали, что ты тоже не новичок в этих местах, как и мы.
— Господи бозе, — вступила в разговор Бетти, — я-то помню, какое это потрясение, когда в первый раз про это узнаесь. Я едва на ногах устояла, когда мне сказали. А перед этим играла в теннис, и хоть бы сто.
Линда грустно и понимающе кивнула головой.
— Когда к этой мысли привыкнешь, будет легче, детка, — ее хриплый голос стал мягче, добрее. — Мы все прошли через то, что ты сейчас переживаешь. И правильно Бетти говорит: когда мне об этом сказали в первый раз, то я подумала, что самое лучшее — это сразу же сесть в трамвай и ехать на берег к обрыву, откуда все сиднейские самоубийцы бросаются. Это было пять лет назад, а теперь погляди на меня. Даже срываю цветы удовольствия, если только какой-нибудь цветок посмеет тут вылезти на поверхность.
Ее жесткие карие глаза сверкнули.
— Жизнь неплоха, если только не раскисать. Мы тебе с Бетти все расскажем, только спроси. Мы здесь уже два месяца, и тут не так уж плохо.
— Здесь так тесно…
— Ну, так это они на нас зарабатывают. Наша хозяйка на каждом квадратном метре площади больше зарабатывает, чем любая хозяйка в Сиднее.
— Ей-ей, она в прослом году на путесествие в Англию заработала.
— Точно. А теперь мы здесь помираем, чтоб ее в Америку отправить, — и Линда горько засмеялась.
Джэн содрогнулась. Несмотря на удушливую послеполуденную жару, у нее даже мурашки пошли по коже. Трудно забыть о болезни, когда Линда и Бетти все время говорят о ней запросто, будто о каких-то самых обыденных вещах. Она содрогалась при мысли о том, что ей придется провести в Локлине долгие дни и недели — в этой душной комнате, в которую не проникает свежий воздух, потому что окна выходят на веранду; в этом домишке с темной прихожей, через которую надо проходить, чтобы попасть в ванную, где даже запахи духов и дезинфекции не могут заглушить тяжелого больничного смрада.
— Как это мерзко! — произнесла Джэн. — Это следовало бы запретить.
— Ах ты, бозе мой! — откликнулась Бетти. — После того как потаскаесься по разным местам, будес рада, что хоть сюда-то попала, правда, Лин?
Линда улыбнулась едва заметной холодной улыбкой.
— Конечно, еще радоваться будешь, что хоть дышать позволяют.
Джэн отодвинула поднос, едва притронувшись к еде. Линда то и дело отпускала грубоватые замечания по поводу пищи.
— Посмотри-ка на это, — восклицала она, поднимая на вилке ломтик солонины и глядя на него с отвращением. — Что толку, что нас с Бетти днем и ночью пичкают стрептомицином, если на обед нам дают вот эту фитюльку, которой и воробья не накормишь.
Взгляд ее остановился на тарелках Джэн, к которым та почти не прикоснулась.
— Ну-ка, глянь на мои тарелки, Джэнни, деточка, и доешь свои витамины. Хозяйка у нас жаднющая, как черт, и она ровно столько дает, чтоб не помереть с голоду, так что доедай все до крошки. Вот смотри.
Она тоненько намазала маслом два ломтика хлеба, потом положила сверху еще мясо и салат и разрезала на кусочки этот неуклюжий сандвич.
Джэн снова пододвинула к себе поднос с ужином и начала медленно есть.
Потом она наблюдала, как Бетти и Линда готовятся к инъекции стрептомицина, как они достают шприцы, стерилизуют иглы, как потом, набрав раствор, нажимают на поршень, чтобы в шприце не осталось пузырьков воздуха, и как они глубоко вонзают иглу в собственное тело. При виде этого Джэн стало дурно.
— Ну конечно же, — сказала Линда, заметив выражение ужаса в глазах Джэн. — Конечно же, мы это каждые четыре часа делаем, деточка, так что придется тебе к этому привыкать. А ты здесь зачем?
— Они собираются мне поддувание делать или что-то в этом роде.
У Джэн будто клещами вырвали эти страшные слова. Она чувствовала, что против ее воли они стараются сделать ее такой же, как они сами.
— А, значит, тебе пневмоторакс начнут? — Линда сказала это так просто, будто речь шла о самой обыкновенной вещи. — А куда тебя потом отправят?
— В санаторий в горах.
— В какой?
— В Пайн Ридж.
— Да ну! — У Бетти даже лицо просияло. — Это тебе повезло! Я там была, когда меня во второй раз положили, ну, там здорово.
Она вздохнула при этом воспоминании.
— Там тогда одна молодезь была среди больных, ну и веселились зе мы!
Она снова вздохнула.
— Это, наверно, самое лутсее время было в моей жизни.
Откинувшись на подушки, Джэн задумчиво глядела в потолок. Линда взглянула на нее с состраданием, и голос ее прозвучал мягче, чем обычно:
— Да, в этих смешанных санаториях совсем неплохо, хотя в самом лечении, конечно, приятного мало.
Она повернулась к Джэн.
— Твой врач, наверно, пользуется влиянием. Кто тебя лечит?
— Мёрчисон Лейд.
— А, старина Мёрч. Ну уж он для тебя что-нибудь да выцарапает.
— Он хороший врач?
— Считают, что он о ТБЦ больше всех в Австралии знает. Один у него недостаток: он так много пациентов набирает, что всегда есть опасность, что он тебя перепутает с кем-нибудь из тех сорока тысяч больных, которых он взял под свое высокое покровительство. Конечно, если у тебя есть кто-нибудь, кто мог бы дать ему вовремя под зад коленкой, когда он о тебе будто совсем забывает, то лучше него врача и не придумаешь.
Джэн погрузилась в молчание. Бетти и Линда измеряли себе температуру и записывали ее в график с такой же привычной небрежностью, с какой другие девушки собираются на танцы или в кино. Все, что Джэн видела и слышала здесь, только еще больше угнетало ее.
— Посетителям сюда часто разрешено ходить? — спросила Джэн, решив хоть в мире здоровых искать опоры.
— Да пусть хоть все время здесь сидят: и днем, и вечером, и ночью, коли тебе этого хочется. Они с собой еду приносят — значит для больничной кладовки экономия, если тебе что нужно — они сделают, — значит персоналу полегче.
— Каждый вечер!
— Факт, — отрезала Линда. — Зверски часто. Будь на то моя воля, я б в такую больницу легла, куда посетителей только по воскресеньям пускают, с восьми до девяти утра — и все.
Бетти взглянула на подругу с удивлением.
— Ой, Лин, — пропищала она. — Подумай, Лин, сто бы мы делали без посесений?
Линда взяла книгу.
— Не было бы приемных часов, не замечали бы, что никто к нам не приходит.
Она установила поудобнее настольную лампу, поправила подушку и погрузилась в чтение, повернувшись
