Ссадины, конечно, имеются, но шрамы, как говорится, украшают настоящего мужчину.
Угу.
Особенно когда его украшать больше нечем.
Сделали по глотку, уткнулись в меню, выбрали. Попросили сразу же повторить пиво, закурили.
Сидим.
Серега неожиданно глубоко и очень тоскливо вздыхает.
– Да, – говорит, прихлебывая, – парни, что-то я, видимо, в этой жизни недопонимаю…
Отрываемся от кружек, смотрим на него внимательно.
– И что же именно ты недопонимаешь? – не выдерживает первым Жека.
Он у нас еще совсем молодой, хоть и как боец – из лучших. Студент.
– Да многое, Жендос, – снова вздыхает Серега и поворачивается ко мне. – Вот ты, Дим, среди нас по возрасту – самый старший. Да и по жизни тебе многое удалось. Ты можешь мне объяснить, почему они все нас так не любят?
Задумываюсь.
– Ну, за что нас не любят «серые», – усмехаюсь, – тебе, надеюсь, объяснять не надо…
Он досадливо морщится:
– Да иди ты на хрен. Мнение этих животных меня никогда не интересовало. Я – в глобальном смысле.
– Ах, в глоба-а-альном…
И снова задумываюсь.
Молчат, ждут ответа.
– Знаешь, Серег, это – тема серьезная. В двух словах не объяснишь. Да и не уверен я, что мое объяснение верное…
– А ты попробуй, – ухмыляется, – а мы тебя, если что, – поправим. Может, вот так, вместе, и разберемся. Тема-то не только серьезная, но и важная. Для тебя, для меня, для парней. Для нас для всех, короче. Согласен?
– Согласен, – киваю, – важная. Я ведь тоже тут, с вами, не просто так тусую.
– Я понимаю, – соглашается он и делает большой глоток пива. – Продолжай…
Тоже делаю глоток, вытираю губы салфеткой, закуриваю:
– Понимаешь, Серег, этот мир, нынешний, заточен не под нас. Под других.
– Под каких еще других? – перебивает меня Гарри. – Здесь вроде все парняги – люди успешные. И ты в том числе. Ну если только Жека по молодости еще ничего не добился, так у него – все впереди.
– Охолони, Игорянь, – усмехаюсь. – То, что мы к окружающей среде умеем приспосабливаться, еще са- а-авсем не означает, что эта среда нам подходит. Ты вот, когда на акцию выдвигаешься, иной раз та-а- акого ботаника из себя изображаешь, что даже я верю. Вон, помню, когда перед дерби с конями мент у тебя документы схватил, так ты – как тогда разнылся? «Пустите, я здесь не при чем, я не хулиган, я брокер, я на футбол с девушкой хожу…»
Парни ржут.
Уж очень смешно все это тогда со стороны выглядело.
– Так вот, – продолжаю, сделав глоток, – сыграл ты всю эту фигню, конечно, круто. Но тебе-то самому нравилось перед этой тупой харей ботана изображать или хотелось – с пыра ему по яйцам, чтобы не корчил тут из себя блюстителя народных интересов и не присматривался к количеству баксов у тебя в портмоне?
Гарри пожимает плечами:
– А что делать? В таких ситуациях – терпеть надо. Кому лучше станет, если я в участок загремлю?
– Вот в том-то, – вздыхаю, – и все дело. Тебе некомфортно, тебе это не нравится, но поскольку твой ай-кью довольно высок, ты соображаешь, что плетью обуха не перешибешь и мир не переделаешь. Вот и приспосабливаешься, согласен?
– Да конечно согласен, – вздыхает Гарри. – Я вообще в этом мире себя собой чувствую только дома, в семье. Ну и с вами еще, придурками. Когда не дуркуете, а говорите по-человечески и на человеческие темы, а не пытаетесь глобальные проблемы в пабе решать. Тоже мне, «достоевские мальчики» выискались. С такими-то рожами…
Смеемся.
– Ну, так вот, – продолжаю, – этот мир заточен под маленького человека. Его все спасали, ему все пытались помочь найти себя, раскрыться. И чем меньше этот человечек, чем он мельче, – тем лучше. Типа, «ах, он несчастный пидорок, ах, он может трахаться только в попку, ах, давайте его пожалеем». Только ведь это – улица с двусторонним движением, парни. Чем больше ты влезаешь в психологию этих недомерков, тем больше становишься похож на них сам. Вот и стал современным идеалом «мир спокойный, стабильный и безопасный». Наших предков, в веке так в шестнадцатом, от такого мира, я думаю, стошнило бы не по-детски…
– А мы? – спрашивает Жека, и его глаза горят недобрым огнем, как перед серьезной акцией.
– А мы на эту байду по какой-то причине не повелись. То ли звезды не так встали, то ли еще что. Тут у каждого, думаю, своя причина была. Кто-то головой до этой темы доехал, а кто-то – на чистых инстинктах. Мы бьем рожи врагам, трахаем красивых телок, зарабатываем неплохие бабки, читаем умные книжки, смотрим хорошие фильмы, и плевать хотели на всю эту полупидористическую политкорректность вместе взятую. Так за что же, скажи, брат мой Жека, им нас любить-то?
– Да, – усмехается Серега, – тебя послушать, так действительно не за что. А кто мы есть-то, после всего этого? Знаешь, если уж противопоставлять себя обществу, так хоть знать, по какой причине…
– Мы, – медленно и зло неожиданно говорит Гарри, – белое гетеросексуальное меньшинство. Точнее, – его «фёстлайн». Хардкор, если хочешь. Я вот тут понял – Димка прав. С какого перепуга я – умный, здоровый, обеспеченный мужик, отец здорового ребенка в своих расчетах на жизнь должен учитывать мнение и интересы этих животных, у которых в жизни нет ничего, кроме телевизора. И то, что им по этому ящику скажут, то они и будут делать, быдло. И я уж не говорю про всевозможных пидорасов, алкашей, бомжей и прочей хрени. Или, тем паче, всяких террористов, про которых недавно какая-то журналистская пизда сказала, что у них «своя правда». Я б этой суке эту «правду» прям в ее жопу раскормленную забил и долго там проворачивал…
– А ты не думаешь, – хохочу, – что ей это бы могло и понравиться?
Он поворачивается ко мне, и у него сейчас – не глаза.
Два бездонных колодца.
Таким бывает нарезной ствол – кто видел, тот поймет.
– Так это что, Дим, получается? Это получается, что у всех этих мразей есть «своя правда»? А у меня, здорового и умного белого парняги, сначала закончившего МГУ, а потом отучившегося три года в Лондоне, – этой правды нет? Или она просто никому не интересна? Да я… в рот и в жопу…
Задыхается.
– Успокойся, Гарри, хлебни пивка, холодненького. Вон, только что принесли. Креветок пожуй. Ты что, всю эту байду только сейчас понял, что ли? Тогда – мне тебя жалко…
Он следует моему совету и делает несколько крупных, нервных глотков.
Потом спрашивает:
– Так что же нам делать-то, Дим? Что же нам, блядь, парни, делать?!
– Если б я знал, – вздыхаю, – если б я знал, Гарри. Если б я только знал…
Молчим, пьем пиво. Жуем только что принесенные куриные крылышки. Вечер, увы, выглядит безнадежно испорченным…
Нам не за что любить этот мир, а ему – не за что любить нас.
Так и живем.
Не кашляем…
До поры до времени.
Другая жизнь
