противоположные тому, что мы считаем истиной. Нечто падает вверх, а не вниз.
Протянув руку к хлебнице, Джек взял пальцем крошку хлеба и поднес ко рту.
– Вот к чему я веду, Майлз. Нужно ли всегда их строго отметать? Или смеяться над ними? Или просто не замечать? Потому что всегда получается именно так. – Он снова начал расхаживать взад-вперед по большой старой кухне. – Вполне естественно, что мы ничего не допустим в пределы нашего официального знания, пока оно не будет повсеместно признано. Тем не менее, наука претендует на объективность. – Он остановился, повернувшись к столу.
– Претендует на то, что она рассматривает все явления нелицеприятно и без предрассудков. Но, ясное дело, ничего подобного она не делает. Вот такие явления, – он кивнул на кучу вырезок на столе, – наука отбрасывает с рефлекторным презрением. А это формирует мышление у нас, у массы. Что такое все подобные явления, говорят ученые? Всего лишь оптический обман, или самовнушение, или истерия, или массовый гипноз, а когда не могут объяснить, называют простым стечением обстоятельств. Что угодно, кроме того, что такие вещи действительно происходят. О, нет, – Джек саркастически покачал головой, – вы не имеете права и на миг допустить, будто что-то, чего мы не понимаем, может иметь место.
Как и большинство женщин, даже самых умных, Теодора немедленно встала на сторону того, что проповедовал ее муж, и добавила от себя:
– И как только человечество познает что-то новое – не знаю.
– Это требует много времени, – согласился Джек. – Сотни лет, чтобы признать факт, что Земля круглая. Целый век сопротивлялись истине, что она вращается вокруг Солнца. Мы не любим сталкиваться с новыми фактами, потому что они вынуждают пересматривать укоренившиеся представления, а это так неудобно.
Джек усмехнулся и снова присел к столу.
– Но продолжим наш разговор. Возьмите любой из этих материалов. – Он схватил вырезку. – Например, публикацию из «Нью-Йорк пост». Это ведь не фантастика. «Нью-Йорк пост» – серьезная газета, и заметку действительно напечатали там несколько лет назад, как, несомненно, и во многих других газетах страны. Тысячи людей читали ее, и я в том числе. Но разве кто-нибудь поразился настолько, чтобы потребовать пересмотра наших знаний в свете этого небольшого случая? Ну, скажем, я? Нет, мы удивились, заинтересовались на миг, а потом просто выбросили из головы. А теперь, как все прочие незначительные события, которые не совсем вяжутся с тем, что мы полагаем, будто знаем, этот случай напрочь забыт всеми, кроме нескольких собирателей курьезов вроде меня.
– Может, так и надо, – спокойно возразил я. – Посмотрите на это.
Пока Джек говорил, я лениво перебирал вырезки, и теперь подтолкнул одну из них к нему. Это была небольшая заметка из нашей городской газеты, не слишком содержательная. Некий Л.Бернард Бадлонг, профессор биологии из городского колледжа, как утверждалось, опроверг комментарий, который ему приписывали в предыдущем номере газеты, относительно неких «таинственных предметов», найденных на ферме близ Санта-Миры. Они были охарактеризованы как большие коробочки какого-то растения, и теперь Бадлонг отрицал, будто заявил, что они «происходят из космического пространства». Редакция «Трибюн» завершила заметку растерянным «извините, профессор». Газета была от 9 мая.
– А об этом что ты скажешь, Джек? – вкрадчиво спросил я. – Вот судьба одного из твоих сообщений: небольшая утка похоронена в следующем номере газеты. Это вызывает сомнение, – я показал на кучу вырезок, – в достоверности остальных, не так ли?
– Конечно, – ответил Джек. – Это опровержение тоже входит в коллекцию.
Именно поэтому я его не выбросил. – Он потрогал кипу вырезок на столе. Майлз, большинство из этих сообщений действительно ложь. Попадаются и розыгрыши. А из остального почти все – искажения, преувеличения, обман зрения или ошибочные суждения; у меня хватает здравого смысла признать это. Но, черт побери, Майлз, – не все же эти факты – прошлые, настоящие и будущие – чушь! Нельзя отмести их все раз и навсегда!
Некоторое время он смотрел на меня, потом улыбнулся.
– Так что, Мэнни прав? И то, что произошло этой ночью, тоже нужно отбросить? – Джек пожал плечами. – Очевидно. Мэнни вполне логичен, как всегда. И он объяснил происшедшее почти удовлетворительно; скажем, на девяносто девять процентов. – Он посмотрел на нас, потом тихо произнес: Но у меня еще остается крохотный процент сомнения.
Я смотрел на Джека и ощущал неприятное холодное покалывание в спине от простой мысли, которая сейчас промелькнула у меня.
– Отпечатки, – пробормотал я, и Джек сразу помрачнел. – Отпечатки пальцев! – воскликнул я. – Мэнни считает, что это обычное тело. С каких это пор обычные тела не имеют отпечатков пальцев!
Теодора изо всех сил вцепилась руками в край стола и, резко встав, пронзительно закричала:
– Я не могу вернуться туда, Джек! Ноги моей больше не будет в этом доме! – Ее голос, когда Джек поднялся на ноги, сорвался почти на визг. Я знаю, что видела: оно превращалось в тебя, Джек, на самом деле!
Когда он обнял ее, по ее щекам потекли слезы, а в глазах снова стоял нескрываемый ужас.
Вскоре ко мне вернулось самообладание.
– Тогда не возвращайтесь, – сказал я Теодоре. – Оставайтесь здесь. Они оба повернулись ко мне, и я добавил:
– Так нужно для вас обоих. У меня просторный дом, выбирайте комнату и живите. Ты, Джек, забери машинку и работай. Я буду рад. Мне скучно одному, я нуждаюсь в обществе.
Некоторое время Джек всматривался в мое лицо:
– Ты уверен?
– Абсолютно.
Он посмотрел на Теодору, она кивнула с молчаливой мольбой. Тогда он ответил:
– Ладно, может быть, так лучше; останемся на пару дней. Спасибо, Майлз, большое спасибо.
– Ты тоже, Бекки, – сказал, я. – И тебе нужно остаться здесь – хотя бы на некоторое время. – Что- то заставило меня добавить:
– С Теодорой и Джеком.
Бекки, немного бледная от переживаний, ответила улыбкой на мои последние слова.
– С Теодорой и Джеком, – повторила она. – А ты где будешь?
Я покраснел, но через силу усмехнулся:
– Тоже здесь. Ноты не обращай на меня внимания.
Теодора выглянула из-за плеча Джека и сказала почти весело:
– Может выйти неплохо, Бекки. А я буду вам за компаньонку.
У Бекки в глазах запрыгали чертики:
– Ну да. Этакая вечеринка примерно на неделю. – Тут она снова помрачнела. – Я вспомнила, что нужно позвонить папе, вот и все, объяснила она мне.
– Позвони, – согласился я. – И скажи ему правду. Что у Теодоры сильное нервное расстройство, она должна остаться тут и ты ей нужна. Этого достаточно. – Я усмехнулся. – Хотя, можешь добавить, что у меня какие-то греховные планы, которым ты просто не в состоянии сопротивляться. – Я посмотрел на часы:
– Мне пора на работу, друзья; берлога в вашем распоряжении. – И пошел наверх переодеваться.
Я был больше раздражен, чем напуган, когда брился в ванной. Частичкой разума я испытывал страх перед фактом, который мы только что вспомнили: что тело в подвале Джека, невероятно, немыслимо и неопровержимо, не имело отпечатков пальцев. Мы об этом совсем забыли, а именно этот факт никак не укладывался в объяснения Мэнни. Но больше всего я ощущал досаду: я не хотел, чтобы Бекки Дрисколл жила в моем доме, где я буду ее видеть гораздо чаще, чем обычно на протяжении недели. Слишком уж она была привлекательна, мила и красива, так что опасность была вполне очевидной.
Я разговариваю сам с собой, когда бреюсь.
– Ты, сукин сын, – сказал я своему отражению в зеркале. – Жениться ты мастак, только не способен жить в браке, вот в чем дело. Ты слабый.
Эмоционально неустойчивый. Неуверенный в себе. Никчемный сопляк, непригодный к взрослой ответственности. – Я усмехнулся и попробовал добавить еще что-нибудь. – Ты, несомненно, шарлатан с
