ирония. – Губы его дернулись в безуспешной попытке улыбнуться. – Ричард был необычайно умен.
– Да, в этом ему не откажешь. – Анна с трудом сдерживала гнев. Когда же любовь будет для мужчин важнее славы? Разве женщина и три девочки в силах соперничать с увлекательным и сулящим почести разоблачением политика-предателя? Но эта мысль сама по себе, наверное, была предательством. – Мне жаль, но он ни о чем таком мне не говорил.
Они стояли, глядя друг на друга. Замерли на краю новой жизни, в которой уже не будет Ричарда, и мысль о том, чтобы начать ее, была им ненавистна.
– Я тоже его любил, Анна, – едва слышно проговорил Джеймс.
Любил. Прошедшее время.
Анна посторонилась, пропустив его в дом, и помчалась в свою комнату.
Джеймс Мейкпис подождал, пока Анна переоденется в темное платье, причешется, наденет плащ и повяжет голову шарфом. Она сама разбудила девочек, поцеловала Сюзанну, Сильвию и Сабрину, крепко прижала к себе маленькие тельца, потерлась щекой об их шелковистые щечки, пробормотала быстро и неразборчиво какие-то слова, которые они не расслышали. Собрала их вещи и уложила миниатюры.
Она лишь мельком взглянула на миниатюры, и к ее глазам подступили злые слезы. Эти миниатюры говорили о том, что он знал, черт его побери! Знал, что им грозит опасность. Знал, что с ним и с Анной что-то может случиться.
Она, конечно, его никогда не разлюбит, но вряд ли сможет простить.
– Это вам, – сказала она Джеймсу, сунув ему в руки простое, но превосходно сделанное бриллиантовое колье. – Это поможет... поможет устроить девочек.
Джеймс молча взял колье и сжал его в кулаке, словно скрепив печатью договор.
– Но как же я...
– Когда сможете, Анна, напишите мне, только переждите несколько месяцев, прежде чем все утихнет. Лучше уезжайте на континент. Там вам будет безопаснее. Особенно когда весть о случившемся распространится. Ну, с Богом!
Анна бросила последний взгляд на дом, который еще несколько часов назад был для нее обителью счастья и любви.
Она помолилась про себя о девочках, о Ричарде, о справедливости. Джеймс подсадил ее в экипаж. Кучер щелкнул бичом, экипаж тронулся, увозя Анну Хоулт прочь, в неизвестность.
Глава 1
У Сюзанны Мейкпис было новое платье, Дуглас сегодня выглядел особенно неотразимым, и две эти вещи в совокупности делали ее бесконечно счастливой.
Она сидела в компании близких друзей в загородном имении отца. Барышни, словно летние цветы, рассыпались по пригорку, молодые люди ползали по траве, собирая маргаритки, из которых барышни плели венки. День выдался теплый, легкий ветерок развевал ленты капоров и колыхал оборки платьев. Дуглас украдкой покосился на лодыжки Сюзанны, и она чопорно спрятала их под юбку, шутливо насупившись. Он подмигнул ей. Через две недели, когда Дуглас станет ее мужем, ему будет позволено созерцать ее всю, до последнего дюйма. При этой мысли сердце девушки тихо екало.
Разговор, как и летний ветерок, то и дело менял направление: обсуждались общие знакомые, балы, вечеринки. Во всем находилось что-нибудь смешное, и друзья, отсмеявшись, снова шли по кругу. В конце концов, сейчас как-никак лето, оно уже почти началось, а лето – время веселья. Один сезон лондонских балов кончился, другой еще не начался, но Богу неугодно, чтобы в развлечениях наступал перерыв.
– А вы видели, как танцует Джордж Перси? – потешался Дуглас. – Руки у него болтаются так, словно пришпилены булавками, и он молотит ими. – Дуглас вскочил на ноги. – Вот так! – Он задергался, как марионетка, вызвав всеобщий смех. Компаньонка, миссис Далтон, сидевшая в отдалении, неодобрительно зашикала.
– Не сердитесь, миссис Далтон, признайте, что это в самом деле смешно, – примирительно заметил Дуглас, на что почтенная матрона, которая была последней в длинной веренице компаньонок Сюзанны, хмыкнула и нехотя улыбнулась, не разжимая губ, с удвоенной энергией воткнув иголку в вышиванье. Девизы, которые вышивала дама, несомненно, были задуманы как вдохновляющие, хотя на деле оказывались обычными нравоучениями. Как, например: «КРОТКИЕ НАСЛЕДУЮТ ЗЕМЛЮ».
Сюзанна подозревала, что девизы миссис Далтон имеют целью призвать ее к порядку, и дерзко думала, что для этого почтенной даме придется основательно потрудиться. Будь Сюзанна Мейкпис кроткой, не пользовалась бы таким успехом в этом сезоне. И, конечно же, не ее кротость побудила сына маркиза Дугласа Касуэла сделать ей предложение.
Эмилия Хенфри, задушевная подруга Сюзанны, захлопала в ладоши.
– Дуглас, вы такой смешной! А теперь покажите мистера Эрскина!
Сюзанна бросила на Эмилию подозрительный взгляд. Не собирается ли она флиртовать? Головку Эмилии венчали золотистые локоны, а ее прозрачные голубые глаза были размером едва ли не с суповые тарелки. И локоны, и глаза неоднократно воспевались в любительских одах в нынешнем сезоне. Сюзанна исподтишка взглянула на платье Эмилии и немного успокоилась, обнаружив, что оборка на нем всего одна. Тогда как на ее новом платье их целых три!
Что же касается глаз Сюзанны, то, насколько Сюзанне было известно, од о них никто не слагал. Глаза у нее были ореховые, с примесью зеленого и золотистого, и Дуглас как-то в порыве страсти заявил, что они вызывают у него головокружение. Завороженный ее глазами, он сделал ей предложение – они его просто-напросто загипнотизировали. Сюзанну же заворожил ум Дугласа, хотя полюбила она его не только за ум.
Эмилия же, несмотря на ее локоны и прозрачность глаз, пока еще не обручена, хотя тоже богатая наследница, как и сама Сюзанна, и Сюзанна великодушно пожелала Эмилии сделать такую же удачную партию, как и она сама. И вообще Эмилия – хорошая, Сюзанна это признавала. Она ни о ком не говорит дурно, всем улыбается и всегда такая душка.
«Тогда как я...»
Впрочем, говоря по справедливости, Сюзанна ничего особенно плохого не совершала. Однако считать себя образцом добродетели не могла. Не добра, не зла... Она очаровывала, блистала остроумием, но отчетливо сознавала, что ей приходится прилагать определенные усилия, эти качества не были у нее врожденными. Порой ее охватывало непонятное беспокойство, казалось, красивые платья и непрерывные развлечения – далеко не главное. Нередко она втайне страдала от зависти. Еще она наблюдала за людьми и часто подмечала в них смешное и забавлялась втихомолку, но ни с кем не смела этим поделиться, уверенная, что это не прибавит ей привлекательности.
Сюзанна вдруг подумала, что Эмилия просто скучна! Но она прогнала эту мысль. Эмилия – ее задушевная подруга! Сюзанна взяла альбом и принялась быстро зарисовывать деревья на краю поляны, чтобы отвлечься от крамольных мыслей.
– Эрскин? – Дуглас потер подбородок, размышляя над просьбой Эмилии. – Это тот, что громогласно гогочет по любому поводу, сгибаясь в три погибели?
– А помните, как его разыграли на балу у Пембертонов? – лениво произнес Генри Клейсон.
– На балу у Пембертонов? Там я была в своем новом, васильковом, атласном. – События своей жизни Эмилия сортировала, исходя из того, что на ней было надето в тот или иной момент.
– Да, – подтвердила Сюзанна, грешившая тем же. – А на мне было мое шелковое, персиковое, и в тон ему...
– Мы что, перешли на обсуждение бальных нарядов? – застонал Генри.
Сюзанна шутливо бросила в него цветком.
– Конечно, обсуждать лошадей куда интереснее. Ты уже видел мою новую кобылу, Генри?
Дуглас с собственническим видом придвинулся к ней поближе, словно предупреждая Генри Клейсона: «Может, она и швыряет в тебя цветами, но принадлежит только мне!»
Сюзанна улыбнулась про себя.
– Отец Сюзанны все время покупает ей обновки, – печально произнесла Эмилия. – А мой купит мне платье и потом месяц сокрушается, мол, это меня портит. Маме никак не удается убедить его быть пощедрее!
Грудь Сюзанны сдавила непрошеная гостья – зависть. Как ни странно, но она завидовала тому, что отец Эмилии отказывал ей в покупке многих вещей. Дело в том, что мать Сюзанны умерла давно, и Джеймс Мейкпис передоверил воспитание дочери гувернанткам и экономкам, почтенным дамам вроде миссис Далтон, которые должны были привить Сюзанне полный набор качеств, присущих истинной леди. Сюзанна умела петь и играть на фортепиано, рисовать карандашом и красками не просто сносно, а даже хорошо. Умела танцевать и шить.
И каким-то чудом ей удалось не испортиться, не стать законченной капризной эгоисткой, в основном потому, что плохое поведение требовало значительных усилий.
Вот тут-то и крылись корни ее зависти: Сюзанна выросла в красивом доме, окруженная красивыми вещами, и отдала бы большую их часть, разумеется, только не новую кобылу, но уж точно фортепиано и ворохи новых мантилий, за то, чтобы папа хоть изредка интересовался, сколько она тратит на наряды. Да и вообще – чем она занимается!
О да, узнав о ее помолвке с Дугласом, он остался доволен, как остался бы доволен любой другой отец. Но он так редко бывал дома, его бизнес – импорт и экспорт антиквариата – требовал частых разъездов, и она иногда подозревала даже, что отец смотрит на нее, как на предмет домашней обстановки. Он ставил ее на одну доску с напольными часами в библиотеке или любимым мушкетом. Он был так же далек и бесстрастен и так же необходим для ее существования, как солнце.
Когда Эмилия, Дуглас или кто-либо из ее приятелей заговаривал о своих родителях, Сюзанну охватывала паника. Они говорили на совершенно непонятном ей языке!
О матери у Сюзанны сохранились лишь
