там ее хотя бы окружала семья, она чувствовала поддержку родных. Господи, чего бы она не отдала, чтобы находиться сейчас вместе с ними в Бате! «Что ж, леди Олбрайт, приходится признать, что ты сделала большую глупость».
Конечно, Эдриан не был с ней жесток, позволял ей делать все, что она хочет, давал все, что она пожелает, никогда не сказал ей ни единого грубого слова, всегда учтив и любезен.
Но в том-то и дело!
Он никогда ей ничего не говорит. Спросит, как прошел у нее день, — и не слушает ответа, а когда она пытается завести с ним разговор, лишь вежливо кивнет или посмотрит на нее как на пустое место. Она все больше теряет уверенность в себе, постоянно боится надоесть ему своими разговорами. Она не знает, что у него на уме и в сердце.
Только ночью, занимаясь с ней любовью и шепча ей на ухо «Лили», он поднимает ее на новые высоты физического освобождения. И лишь тогда она ощущает, что желанна, и всякий раз молит Бога, чтобы Эдриан еще хоть чуть-чуть не выпускал ее из объятий. Но он никогда не задерживался. Целовал на прощание, желал приятных снов и исчезал за дверью, разделявшей их комнаты. О Господи, как она жаждала его близости и поддержки!
— Глупые мысли, — пробормотала она.
Эдриан Спенс не расположен к столь тесной связи. Во всяком случае — с ней. Он явно не хочет даже общения, о котором говорил, предлагая выйти за него замуж, и целые дни проводит где-то вне дома. Обо всем она узнает от Макса. Естественно, Эдриан ни словом не обмолвился ей о своих планах, а когда она пытается его спросить, лишь очаровательно улыбается.
— Это скучные дела, Лилиана. Вам они совершенно не интересны.
Естественно, она никогда с ним не спорит, ибо мать внушала, что леди неприлично быть сварливой. Но черт возьми, она бы с удовольствием послушала, как муж собирается переоборудовать Лонгбридж!
Он занят с рассвета до заката и даже по ночам работает у себя в кабинете. Об этом она тоже знает от Макса, который рассказывает, сколько хозяин трудится, как воодушевлены арендаторы его преобразованиями и чуть ли не приходят в экстаз, описывая благородную щедрость ее мужа: он закупил для них много продуктов, открыл для их детей школу, построил амбар. Собственными руками!
Она могла бы работать с ним бок о бок, а вынуждена только рисовать, мрачно подумала Лилиана. Она совершенно бесполезна! С утра до вечера бесцельно бродит по дому, проводит слишком много времени за болтовней с Максом и не знает, чем себя занять. В Грейндже она всегда избегала домашней работы, но теперь отдала бы что угодно, лишь бы найти себе хоть какое-то занятие, — она просто задыхается от безделья!
Три недели она в Лонгбридже, а все хозяйство ведется без ее участия. Она неподходящая жена для мужа, который ее не замечает. Она думала, что воспарит здесь. Какая восторженная глупость! Какая позорная наивность! Она вышла замуж за фактически незнакомого ей человека из романтических и детских представлений о жизни. Да еще и влюбилась в него!
Только глупая Лилиана Дэшелл могла влюбиться в человека, который не замечает ее существования. Но ведь она любила его образ с тех пор, как себя помнит, а рассказы Макса еще больше вскружили ей голову. Эдриан был искателем приключений, человеком, не боящимся тяжелой работы, щедрым и великодушным. Хотя и негодяем тоже. Вещи, которые он проделывал с ней в постели, абсолютно безнравственны. Но он джентльмен, безупречно вежлив, никогда не повысит голоса, кроме того, внушает уважение всем, кто его окружает, включая и ее. Если бы и она вызывала у него уважение, если бы могла быть женой, которую он заслуживает! Человек вроде Эдриана Спенса достоин женщины более знатной, изысканной, умеющей держать себя в обществе. Возможно, ей следует благодарить Господа, что Эдриан ее не замечает, иначе он бы сразу увидел, насколько она ничтожна.
Глава 8
Лилиана сделала последний мазок, отошла от мольберта и, склонив голову набок, критически оглядела законченный натюрморт с корзиной яблок.
Она перерисовала уже все мыслимые объекты и теперь докатилась до яблок. Стены оранжереи, дома, помещений над конюшнями и коттеджи для гостей увешаны ее рисунками: деревья, лошади, дома, слуги. Целые недели она только и делала, что рисовала, проводя за этим занятием бесконечные часы своего одинокого существования, но тяжесть одиночества давила все сильнее, и любимое дело, которое всегда так ее успокаивало, не могло заполнить пустоты.
Яблоки! Чтоб они пропали!
Господи, ей надо хоть что-нибудь делать! Сорвав фартук, Лилиана вышла из оранжереи на яркое солнце с твердым намерением найти мужа и потребовать, чтобы он разрешил помогать ему.
Сегодня она презирала Эдриана, проклиная за то, что он на ней женился. Это был один из тех дней, когда она винила его за все неудачи в ее жизни, включая даже проклятые яблоки.
Лилиана увидела Макса, спешащего к ней по ухоженному газону.
— Добрый день, миледи. Вы так рано закончили рисовать? — задыхаясь, спросил он. Да, она закончила. Навсегда.
— Яблоки, Макс. Я рисовала яблоки!
— О, восхитительный предмет!
— Скучный предмет, сэр. Кажется, я истощила свое воображение.
Дворецкий энергично покачал головой:
— Ваши рисунки прекрасны! Я уверен, что и яблоки — само совершенство.
— Разве трудно рисовать яблоки, Макс? — фыркнула Лилиана. — Простой кружок, закрашенный красным цветом.
— Если бы все было так просто, я бы тоже мог рисовать яблоки, — заявил Макс. — У вас необыкновенный талант, ваши замечательные картины украсили Лонгбридж.
Лилиана засмеялась. Никому до сих пор не приходило в голову считать Лонгбридж некрасивым!
— Тем не менее я решила на время оставить это занятие.
— Полагаю, вы правы, миледи, ибо у вас гости.
— Гости?
— Да, миледи, — с удовольствием подтвердил дворецкий. — Леди Пэддингтон и миссис Кларк из Лондона! Гости из Лондона? Это катастрофа!
— А… а мой муж…
— О да, мадам. Он с ними и послал меня найти вас.
— Тогда все в порядке.
Взглянув на свои руки, испачканные краской, она в сопровождении взволнованного Макса направилась к дому. О Господи! Кто бы ни были эти дамы из Лондона, они сразу увидят, что граф Олбрайт совершенно не интересуется своей женой.
Не доходя до гостиной, Лилиана помедлила у зеркала. Макс уверил ее, что она выглядит очаровательно, и переминался с ноги на ногу, пока хозяйка не убедилась, что не сможет ничего исправить. Наконец он величественно распахнул перед ней двери Золотой гостиной.
Две пожилые дамы вскочили с места, но продолжали болтать, когда Эдриан пошел ей навстречу и ввел в комнату.
— Леди Пэддингтон, миссис Кларк, разрешите представить вам леди Лилиану Олбрайт, — сказал он.
Лилиана сделала реверанс, намереваясь их приветствовать, но обе женщины не дали ей открыть рот.
— Леди Олбрайт! Как чудесно звучит это имя, не правда ли, миссис Кларк?
— Просто божественно, если учесть, что мы никогда не рассчитывали на появление здесь леди Олбрайт!
— Никогда, — подтвердила леди Пэддингтон.
— Я… о, благодарю вас, — пролепетала Лилиана, не зная, что им ответить.
— Леди Пэддингтон — тетушка лорда Артура Кристиана, моего близкого друга, — объяснил ей Эдриан. — А миссис Кларк — ее компаньонка. Они направляются в Кембридж, навестить сестру миссис Кларк.
— Кембридж — такой приятный маленький город, — вздохнула леди Пэддингтон. — Он напоминает…
— Лондон, — прощебетала миссис Кларк, закатив от восторга глаза.
— Лондон, — согласилась леди Пэддингтон, всплеснув пухлыми ручками. — Вы бывали в Кембридже, леди Олбрайт?
Господи, да она не бывала даже в Ньюхолле!
— Пока не имела такого удовольствия, — ответила Лилиана. Ощутив привычную неловкость, она беспомощно указала на стулья: — Пожалуйста, садитесь.
Леди пустились в рассуждения о своем путешествии и говорили без остановки. Когда умолкала одна, тут же начинала другая. Лилиана пыталась вставить хоть слово, но ей не давали этого сделать. Впрочем, ее бы все равно не стали слушать. Дамы приятно ей улыбались, кивали, однако их внимание было направлено только на Эдриана.
Потом они заговорили о событиях в Лондоне, о местах и людях, совершенно ей неизвестных. Никто не потрудился объяснить Лилиане, кто такой на самом деле «сатана из Дарфилда» или почему о Баварии они упоминают столь же часто, как о герцогине Сазерлендской.
Чувствуя себя посторонней, Лилиана прекратила слабые попытки участвовать в их беседе.
Дамы наконец встали и начали бродить по комнате, рассматривая картины на стенах. Эдриан любезно шел рядом и, когда восхищенная леди Пэддингтон спросила про художника, равнодушно покачал головой.
— Вероятно, кто-то из местных, — ответил граф и тут же обратил внимание гостьи на восточную вазу.
Ее проклятый муж даже не знает, что это ее картины! Лилиану захлестнул копившийся неделями гнев. Он даже не разговаривает с ней, не удосужился хоть немного познакомиться с женой, понятия не имеет о том, что она занимается рисованием! А еще говорил, что ему нужна собеседница! Убеждал, что они друг другу подходят! Он просто лжец, и больше ничего! Проклятый лжец!
Макс доложил, что чай подан, Эдриан повел дам к выходу, улыбаясь их болтовне, а Лилиана осталась сидеть, глядя, как они уходят.
— Леди Олбрайт, разве вы не присоединитесь к нам? — спросила леди Пэддингтон. Граф обернулся.
— Лилиана! Простите, я, кажется, забыл про вас, — хмыкнул он и очаровательно
