селения. Признаюсь, мне пришлось довольно тяжело без воды, и какое-то время я даже не считал вас своим лучшим другом. Ха-ха! Впрочем, зной Сахары не идет ни в какое сравнение с той баней, которую мне устроили в родимом КГБ.
– Вы ее заслужили, – сухо заметил Дарелл, зажигая свет в спальне.
Полковник московского КГБ Цезарь Иванович Сколь, как огромный медведь, распростерся на соломенном татами, лежавшем на полу спальни. Хихикающая круглолицая служанка Дарелла перед уходом взбила постель, затопила хибати и приготовила чай. Сколь расположился на постели Дарелла, как у себя дома, и даже отведал чаю. Держа в огромной лапище бутылку сакэ – японской водки, – он направлял ее на Дарелла, словно огнестрельное оружие. При этом довольно ухмылялся. Во рту полковника поблескивали два стальных зуба. Перебитый нос имел красноватый оттенок. Сколь считался одним из самых искусных агентов зловещего КГБ, располагавшегося в доме номер два на площади Дзержинского в Москве. Седеющие волосы были подстрижены так коротко, что массивная голова полковника походила на бильярдный шар.
– Рад вас видеть, Каджун, – жизнерадостно осклабился он, сверкнув стальными зубами.
С силой шлепнув бутылкой сакэ о пол, он спросил, глядя на пистолет, застывший в руке Дарелла:
– Надеюсь, мы по-прежнему друзья?
– Нет, – покачал головой Дарелл. – В последний раз, когда мы дружили с вами и с майором Чу-Ли из Черного дома, майор получил пулю в затылок, а я лишь чудом избежал такой же участи.
Сколь гоготнул.
– Это диктовалось необходимостью... потом, разве можно доверять китайцу?
– Цезарь, вы ведь вломились ко мне вовсе не для того, чтобы потрепаться. – Вид у Дарелла по- прежнему был угрожающий. – Мы оба профессионалы и отлично понимаем друг друга. Откровенно говоря, я надеялся, что мы никогда больше не встретимся.
– Мы с вами живем в опасном и темном мире, американец. Порой он кажется слишком тесным для нас двоих – не так ли? Но сейчас, мой друг, дела обстоят так, что мы должны снова поработать в одной упряжке.
– Мы никогда не работали в одной упряжке.
Сколь развел руками.
– Но на сей раз...
Дарелл убрал пистолет. На лице Сколя не отразилось ни облегчение, ни разочарование. Глаза у него были серые и холодные, как сталь. Его огромное тело было крепким, как железо и, несмотря на размеры, он мог двигаться с быстротой гремучей змеи, и был куда опаснее медведя, которого так напоминал. Откупорив зубами бутылку сакэ, Сколь выплюнул пробку и доверху наполнил две чайные чашки.
– За ваше здоровье, Каджун, – сказал он. – Надеюсь, к вам не прицепится никакая зараза.
– Вы так печетесь о моем здоровье, полковник?
– Я знаю, что вы мастер по рукопашному бою, стрельбе, метанию ножей, подрывным операциям. Вы говорите на двенадцати языках, с одинаковой легкостью подменяете дипломата или пирата и обладаете феноменальной памятью. Вы способны покорять горные пики, пересекать пустыни и выживать в джунглях, но... – Сколь приумолк, оскалив крупные зубы. Потом спросил: – Но есть ли у вас иммунитет к крохотным микробчикам?
На лице Дарелла не дрогнул ни один мускул.
– В такой же степени, как у всех остальных, – сказал он.
Повернувшись к русскому спиной, он подошел к стенному шкафу, открыл дверь и достал чемодан.
Сколь следил за ним, неподвижно сидя на соломенном мате. Осушив свою чашку, он взял чашку Дарелла и позвал:
– Идите и выпейте со мной. То, с чем нам предстоит столкнуться, даже вам не по зубам. В конце концов, мы всего лишь обычные люди.
– Я занят.
Дарелл достал из чемодана запасную обойму с патронами для своего пистолета, складной нож с длинным выбрасывающимся лезвием, две термитовые бомбы, дымовую шашку, темный свитер и черные кроссовки.
– Никакое оружие не поможет вам против 'Перл-Ку', мой друг, – сказал Сколь.
Дарелл глубоко вздохнул.
– Что вам известно про 'Перл-Ку', – спросил он.
– Не более того, что знаете вы.
– У вас, похоже, хорошие перехватчики, – покачал головой Дарелл.
– Я тоже работаю, не щадя себя, как и вы, – сказал Сколь. – Подслушивать, конечно, скучно – это занятие требует поистине адского терпения. Но что остается делать? Я не какой-нибудь супермен, вроде вашего знаменитого Джеймса Бонда. Когда меня бьют, мне больно. Как и вам. Кстати говоря, после того, как вы оставили меня умирать в Сахаре, я едва не переметнулся на вашу сторону. В Москве будущего для меня не было – если не считать десяти лет заключения в тюрьме строгого режима. В самом худшем случае меня могли даже расстрелять за 'измену Родине' – так у нас относятся к неудачникам. Да, дорогой мой Каджун, вы поставили меня в чертовски затруднительное положение. Я искренне восхищаюсь вами.
– Как вам удалось выкарабкаться?
Сколь пожал плечами.
– Выжил как-то. Во времена Сталина – чтоб ему пусто было – меня бы расстреляли. В наши дни умный человек может выкрутиться. Мне удалось убедить наших дуболомов, что мой провал вовсе не провал, а
