18. Да, но как же без глаголов-то? Какая же это жизнь без глаголов? Ответ: самая что ни на есть нормальная. С какого потолка, интересно, утверждение, что глаголы в нашей повседневности необходимы? Да они в русской речи вообще не нужны. К чему они? Зачем? Какая от них польза? Да никакой. Без них даже удобнее. И вот вам лучшее тому доказательство: иному ведь и невдомек, что в данном разделе нет ни единого глагола!
19. Да, но как же изящная словесность? «Глаголом жги сердца людей...» Тоже не аргумент. Афанасий Фет, например, вполне мог жечь сердца, не прибегая к глаголам:
Шёпот, робкое дыханье,
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья, и т. д.
А если кто не может работать на уровне Фета, то это уже его проблемы.
20. Учение национал-лингвистов всесильно, потому что не противоречит устремлениям русского языка. Он и сам начинает помаленьку освобождаться от глаголов. Так, глагол «быть» (!) уже не употребляется нами в настоящем (!) времени. При письме мы стыдливо ставим на его место тире («Столяров – писатель», «кошка – хищник»), но в устной речи тире не поставишь. Понятия волшебным образом переливаются одно в другое, не требуя глагола-связки. Именно поэтому русский человек гениален.
21. Американец ни за что не додумается развести бензин водой, потому что между словами «бензин» и «вода» у него стоит глагол, мешающий этим понятиям слиться воедино. У нас же между ними даже и тире нету, поскольку мыслим мы все-таки устно, а не письменно. Становится понятно, почему все гениальные изобретения, включая паровоз и велосипед, были сделаны именно в России. Могут возразить: «А почему же тогда все эти изобретения были внедрены не у нас, а за рубежом?» Человеку, задавшему такой вопрос, мы рекомендуем ещё раз внимательно перечитать предыдущие разделы данного «Манифеста».
22. И всё же, когда декрет об отмене глаголов вступит в силу, граждане России (интеллигенция, в частности) некоторое время волей-неволей будут ощущать неудобство и некое зияние в устной речи. Поэтому, чтобы обеспечить плавный переход к счастливому безглагольному существованию, партия национал-лингвистов намерена обнародовать и провести в жизнь «ДЕКРЕТ О ЗАМЕНЕ ГЛАГОЛА МЕЖДОМЕТИЕМ».
23. Действительно, междометие нисколько не хуже, а подчас даже и лучше глагола выражает исконно русские действия. Вспомним незабвенное блоковское «трах-тарарах-тах-тах-тах-тах!» Мало того, междометие выгодно отличается от глагола емкостью и мгновенностью исполнения («шлёп!», «щёлк!», «бултых!», и т. д.). А то, что большинство междометий произошло именно от глаголов, не имеет ровно никакого значения. Дети за родителей не отвечают.
24. Некоторых, возможно, смутит, что многие российские междометия решительно нецензурны. Чего стоят, скажем, одни только речения типа «......!» и «....!» Думается, однако, что не стоит по этому поводу издавать отдельный декрет. Полная отмена цензуры – единственный пункт, по которому национал-лингвисты полностью согласны с нынешними строителями капитализма.
25. Национал-лингвисты внимательны к своему богатому ошибками прошлому. Самого пристального изучения заслуживает тот факт, что все безглагольные лозунги наших предшественников в большинстве своем выполнялись («Руки прочь от Вьетнама!», «Все – на коммунистический субботник!»). Или хотя бы соответствовали действительности («Партия – наш рулевой»). Стоило затесаться в лозунг хотя бы одному глаголу («Решения такого-то Пленума – выполним!»), как всё тут же шло прахом.
26. Могут возразить: а как же глагол «даёшь»? Тоже ведь срабатывал безотказно. Но и это, увы, не возражение. Глагол «даёшь» в процессе гражданской войны настолько обкатался, что и сам превратился в междометие. Формы «даю» и «даёт» уже не имеют к нему никакого отношения. То же касается и самого известного российского глагола, навечно застывшего в одной-единственной форме.
27. Слив таким образом воедино в мышлении россиян прошлое с настоящим, а настоящее с будущим и уничтожив пропасть между нормативной лексикой и лексикой ненормативной, партия национал-лингвистов создаст условия для окончательного построения чего бы то ни было на территории нашей страны.
РУССКОЯЗЫЧНЫЕ! ......! ....! И ПОБЕДА – ЗА НАМИ!
1997
Нехай клевещут
Милостивый государь! Вы – рецензент!!!
В моем понимании, критик – это цензор, у которого руки коротки. Не в силах причинить вред уже вышедшей книге, он предаётся злобным мечтаниям, именуемым рецензией. Слова?, обратите внимание, однокоренные. А поскольку критик обычно по происхождению – неудавшийся прозаик (или поэт), то из рецензии прежде всего явствует, как бы он сам написал данное произведение, будь у него способности.
Зачем вообще нужна критика, я не знаю. Мало того, я даже не знаю, зачем нужна литература, не говоря уже об искусстве в целом, но в эти дебри лучше не углубляться, иначе мы, подобно герою того же А. П. Чехова, придм к мысли, что всё на свете – лишнее. Впрочем, при советской власти польза от критики была очевидна, ибо рецензенты, избирательно ругая лучшие книги, помогали читающей публике сориентироваться.
В те баснословные времена в наших широтах обитало два подвида критиков: цепной и учёный. Цепных легко можно было отличить по следующим признакам: бесконечная преданность хозяину, дубоватый язык, склонность к риторике, упрощённая до уровня школьного учебника терминология, принципиальное непонимание прочитанного и умение доказывать два прямо противоположных утверждения сразу. Критики учёные, напротив, делали вид, что хозяин – сам по себе, а они – сами по себе. Правда, за эту нечеловеческую отвагу им приходилось довольно дорого расплачиваться, усложняя текст до полной его непонимабильности простыми смертными. Хозяин (сам не шибко грамотный), дойдя до термина «амбивалентность», ощущал некое внутреннее неудобство и, убоявшись бездны премудростей, статью до конца не дочитывал. Публика – тоже.
Насколько я могу судить, в наши дни ареал обитания учёных критиков ограничен элитарной литературой («мэйнстрим»), в то время как критики цепного подвида успешно освоили патриотическую нишу и, представьте, фантастику. Именно такое ощущение остаётся после прочтения большинства нынешних рецензий (как положительных, так и отрицательных). Был случай, когда друзья-фантасты долго убеждали меня в том, что опубликованный в прессе отзыв не является блистательной пародией на разгромные статьи застойных лет и написан на полном серьёзе.
Вначале я полагал, что явление это – реликтовое. Дескать, авторы – бывшие фэны с трудной судьбой, на собственных маковках изведавшие тяжесть критической дубины ушедших времен и многому научившиеся у противника. Однако опыт показывает, что, чем моложе рецензент – тем совковее (в худшем смысле этого слова).
Нет, кое в чём, конечно, цепной критик изменился. Ушла бесконечная преданность хозяину, а взамен явилось упоительное чувство вседозволенности, порождённое свободой слова. Всё прочее осталось (см. выше).
Повторяю: я не знаю, кому и зачем нужна критика. Но коль скоро она существует, то пусть хотя бы прилично выглядит. Кстати, я не против цепного критика как подвида; при нынешнем наплыве графоманов он даже может кому-то показаться полезным существом, этаким санитаром фантастических дебрей. Увы, издателю он – не указ. То же касается и критика учёного, встречающегося в наших джунглях гораздо реже.
А вот кого нам, считаю, по-настоящему недостаёт, так это теоретика. (Литературоведение, как известно, включает в себя три дисциплины: теорию, историю и критику.) С теорией у нас из рук вон плохо. Необходим филолог. Необходима основополагающая работа, на которую могли бы опираться те же критики. Ну сколько можно путать жанр с направлением! Даже «Странник» – и тот не избежал обычной путаницы: жанровая премия вручается за направление (хоррор, фэнтези и проч.), а «Странник» как таковой – именно за жанр (роман, повесть, рассказ).
