47 минут строительство первой трансконтинентальной дороги было завершено.
Паровозы медленно двинулись вперед, и на середине легко коснулись друг друга. Как на церемонии спуска на воду корабля, каждый машинист разбил бутылку о паровоз другого.
Последней в этой церемонии была телеграмма, посланная Томасом Дюрантом президенту Гранту: «Имеем честь сообщить, что последний рельс уложен и в него забит последний костыль. Трансконтинентальный железнодорожный путь проложен».
Во всех тридцати семи штатах и территориях американцы радостно приветствовали эту новость. Нью-Йорк и Сан-Франциско встретили ее орудийными залпами, в Чикаго и Сент-Луисе были устроены пышные парады. В Солт-Лейк-Сити мормоны вознесли свои молитвы Господу. Но больше всех, конечно, ликовали в Промонтори. Шампанское и пиво лились рекой. Салуны распахнули двери настежь.
Как только оба паровоза подались назад, та шпала, которая была сделана из лавра, была буквально разорвана на части любителями сувениров. Несколько обычных шпал постигла та же судьба.
– Я не видел такого большого праздника со времени окончания войны, – произнес Рурк.
– Многим из нас тогда было не до праздника, – заметил Томас.
– Ну, теперь-то ты этого не скажешь Сегодня мы все американцы.
– Ну, это не совсем так, – уточнила Роури, заметив одного иностранца, радостно отплясывающего прямо на улице с танцовщицей из местного кабаре. – Здесь многие совсем не американцы.
– Нет, сейчас все американцы! – не согласился Томас. – Рурк прав. И музыка требует, чтобы мы бежали туда немедленно. – Сжав руку Роури, Томас потащил ее за собой.
Скоро Роури перестала упираться, и, глядя, как она и Томас смеются в самом центре танцевальной площадки, Рурк не смог удержаться от замечания:
– Томаса женитьба ничуть не изменила. Анжела взглянула на Рурка, который держал за руку их трехлетнего сына, и что-то кольнуло ее:
– А ты не завидуешь всему этому веселью? Может, ты жалеешь, что так связан?
– Чему я могу завидовать? Пусть они мне завидуют. У них нет того, что я держу в руке.
Он наклонился к ней ближе, чтобы не слышал сын, и прошептал на ухо:
– Мои танцы начнутся ночью. Анжела смущенно покачала головой.
– Странно слышать такие речи от столь чопорного джентльмена.
Чуть дальше от них Кэтлин и Кин, прижавшись друг к другу, с восторгом наблюдали за Мэрфи и Мичелином, который вконец разошелся, исполняя свою любимую ирландскую джигу.
– Они скоро уедут, – грустно вздохнула Кэтлин. – Я буду очень скучать по ним.
Он поднял ее голову за подбородок и ободряюще улыбнулся.
– Скоро уедут все. Но ты и я останемся вместе. Это самое важное, миссис Маккензи.
Глаза Кэтлин блеснули.
– Иногда мне кажется, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я люблю тебя, Кин Маккензи. – Она взяла его руки в свои, и они отправились к Рурку и Анжеле.
К этому времени Рурку уже наскучило празднование. Да и его трехлетний сын уснул, положив голову на плечо отцу.
– Нам нужно отнести парня в поезд и уложить его спать, – сказал Рурк. – А вы продолжайте веселиться. Передайте Роури и Ти Джею… ах, я забыл, Томасу, что мы вернулись в свой вагон.
Роури и Томас отправились за ними следом лишь спустя час, когда веселье начало стихать. Их ждали заказанные Рурком шампанское и изысканные кушанья.
– Ух ты, как приятно быть знакомым с богачом, – воскликнул Томас, укладывая кусок ветчины на ломтик хлеба.
Заметив, с каким интересом смотрит на яства Кэтлин, Рурк поднялся.
– Миссис Маккензи, вы должны попробовать один из этих только что испеченных круассанов. Они просто восхитительны. – Он протянул ей блюдо. – А вы знаете, как появились круассаны?
– О нет! Только не рассказывай про Марию-Антуанетту! – одновременно выкрикнули Анжела и Томас, хотя и не очень дружно.
– Марию-Антуанетту? – удивилась Кэтлин. Рурк спокойно продолжал наполнять ее тарелку:
– Я расскажу эту историю, когда этих неблагодарных слушателей с нами не будет.
Кэтлин взяла из его рук доверху наполненное блюдо, села рядом с Томасом и тут же предалась чревоугодию. Тот некоторое время смотрел на необычное для него зрелище, потом воскликнул:
– Как я рад, что к тебе вернулся аппетит, Кэтлин!
– Да, – пробормотала Кэтлин с набитым ртом. Потом, проглотив кусок ветчины, подтвердила: – Я сама себя не узнаю.
– Должно быть, помогло средство, которое я вам прописал, – с сомнением произнес Томас.
– Средство? – удивилась Кэтлин, снова принимаясь за еду. Действительно, было какое-то средство, но она его давно потеряла и не хотела вводить в смущение доброго доктора. – Да, видимо, оно помогло, доктор, – промычала она, не прекращая жевать.
К ним присоединился Кин, который с тарелкой в руках сел прямо у ног Кэтлин.
Совсем скоро на тарелке Кэтлин не осталось ни кусочка, и она поднялась.
– Думаю, я бы попробовала этого шоколадного пирога.
– Похоже, у Кэтлин полностью восстановился аппетит, Кин, – с пониманием произнес Томас. – От шоколадных пирогов хорошо набирают вес, но ей это не повредит.
Кин скосил глаза на Кэтлин, которая в этот момент брала со стола яблоко, и протянул:
– Да-а, похоже, доктор, что скоро я ее не узнаю.
– Похоже, она ест за двоих. А не намечается ли у вас ребенок?
Добродушие исчезло из глаз Кина, сменившись тревогой.
– Надеюсь, не так скоро.
– Почему? Ты не хочешь ребенка?
– Конечно, хочу, доктор. Но сейчас она еще слишком слаба. И я боюсь за нее.
Томас внимательно вгляделся в лицо ирландки. Когда она переговаривалась с Роури, в ее голубых глазах вспыхивал свет, а щеки розовели.
– Нет, – покачал головой Томас, – я думаю, ей ничего не угрожает. Погляди на нее – она буквально излучает здоровье. Вот как меняет человека любовь.
– Должен сказать, и я во многом изменился.
К ним подошла Кэтлин, неся две тарелки с шоколадным пирогом. Одну тарелку она протянула Кину, вторую – Томасу. Но Томас, вставая, отрицательно покачал головой;
– Нет, Кэтлин, с меня достаточно. Мне пора возвращаться к жене. – Он дотронулся до плеча Кина и отправился туда, где Роури беседовала с Анжелой и Рурком.
– Как ты думаешь, сколько еще продлится это празднование? – спросила его Анжела. Из-за стен вагона все еще слышались радостные возгласы.
– Возможно, оно будет продолжаться и завтра, – предположил Рурк.
– Во всяком случае, сегодня вечером там не будет ни одного трезвого, – вмешался в разговор Томас.
– Держу пари, что ты хотел бы вернуться к ним, – решила поддразнить его Роури.
– Слушай, рыжая голова, Томас Грэхем всегда трезв как стеклышко, – сказал Томас, но Рурк поперхнулся, и Анжела принялась колотить его по спине.
– Тебе не требуется доктор, дружище? – осведомился Томас.
– Кто этот доктор Грэхем, который всегда трезв как стеклышко? Кто-то из иностранных гостей? – деланно изумился Рурк.
– Это не важно, – произнесла Роури. – Я бы сейчас хотела, чтобы поезд тронулся как можно скорее, и мы бы поехали в Огден. И сегодня вечером я бы хотела отправиться в кровать.
Томас не преминул сообщить Рурку.
– Эта женщина от меня без ума. Она только и мечтает о постели.
– Каждый понимает в меру своей испорченности, – парировала Роури.
– Дорогая, у тебя в уголке рта немного крошек, – тревожно произнес Томас и, когда Роури доверчиво приготовила губы для его салфетки, снял их губами. – М-м-м, на вкус неплохо, – оценил он.
– Томас! – воскликнула смущенная Роури, бросая взгляд на Стюартов.
Но Рурк не нашел в этом ничего предосудительного.
– Как я и говорил раньше, Томас ничуть не изменился.
Томаса в этот момент отвлекла мирная сцена – Кэтлин и Кин тихо беседовали, держа друг друга за руки.
– Видишь их? Молодожены. А мы с Роури еще не провели свой медовый месяц. – Он с сожалением покачал головой. – Не хочу напоминать тебе, старина, но среди нас только вы старая супружеская пара.
– Старая пара! – нарочито возмутилась Анжела.
– Этот парень только хочет сказать, что наша любовь испытана временем, – повернулся к ней Рурк. – А ты, парень, запомни: время и опыт – лучшие учителя в любви.
– Прежде, чем вы возобновите Гражданскую войну, – вмешалась Анжела, – я хочу задать вам вопрос о сегодняшнем дне. Поскольку шпалу из лавра растащили и другие, кажется, тоже, то кто же их восстановит?
– Откуда нам знать? – бросил Томас, – Наверное, одна из китайских бригад.
– Но тот китаец, который сделает это, и будет человеком, сделавшим последний вклад. Если бы я была репортером, я бы его обязательно разыскала.
– Дорогая, это не завершение работ. Это просто поддержание дороги в порядке, – ответил Рурк.
– Завершено… и все растащено на сувениры, – с удивлением произнесла Анжела.
– Ну, мне сувениры не нужны, чтобы я запомнил этот день, – провозгласил Рурк. – Дамы и господа, я хотел бы произнести тост. – Он взял бутылку с шампанским и стал наполнять бокалы.
Все повернулись к Рурку, ожидая обещанный тост.
– Я должен заранее извиниться, если мой тост будет слишком многословным.
– И покажет, как много шампанского выпито, – заметила его жена.
Рурк обнял ее за талию:
– Я просто взволнован этим днем и хочу сказать об этом прямо. – Он поднял свой бокал. – Выпьем за Америку, друзья! За эту молодую нацию, которой нет и столетия и которая еще десять лет назад была разделена на две части. Сегодня мы стали действительно неделимой страной. За Америку, дамы и господа, и за
