фургон, принадлежавший дяде.
— А где ты родилась?
— Я даже и не знаю. Мама говорила, что это вроде случилось в Висконсине, но папа всегда утверждал, что мы к этому времени уже оказались в Миннесоте.
— А твои родные еще живы? — спросил Маккензи, с интересом наблюдая за менявшимся выражением лица девушки. Он с удивлением подумал, что почему-то никогда внимательно не наблюдал за ее лицом.
— Нет. Мама умерла, когда мне было двенадцать, — ответила Хани. — А отец допился до смерти шестью годами позже.
— А других родственников у тебя нет?
— Только дядя.
Люк вспомнил, что в бреду девушка часто упоминала своего дядю.
— А почему ты оставила балаган?
— Вскоре после смерти моего отца, дядя попытался… — Ее глаза презрительно сузились. — Ну-у… Скажем, он перестал относиться ко мне, как к племяннице.
— Ты хочешь сказать, он попытался…
— Да, он хотел, но я сумела вырваться и ударила его по голове бутылкой от виски. А потом я убежала. С тех пор я не видела своего дядю, да, признаюсь, и не испытывала желания видеть его. Он тогда не в первый раз приставал ко мне — после смерти мамы он то и дело старался, как бы случайно прикоснуться ко мне, поцеловать меня… А уж когда папы не стало, он и вовсе всякий стыд потерял. — Хани брезгливо содрогнулась. — Ох, как же я ненавижу этого человека!
— Послушай, а отцу ты говорила о поведении дяди?
— Отцу! Да он всегда был до того пьян, что не замечал ничего вокруг! Однажды, правда, я набралась храбрости и решилась завести с отцом этот разговор, но он сказал, что я, должно быть, спятила и что мы должны быть благодарны дяде за проявленную щедрость: он дал нам крышу над головой. Крышу! — продолжала девушка с горькой насмешкой. — Какой-то паршивый фургон! Зимой в нем всегда было холодно, а летом — жарко. Когда мама заболела гриппом, нам надо было оставить этот чертов фургон и поселиться там, где она не осталась бы без помощи врача. Мама больше не могла ездить по стране в каком-то ветхом фургоне! Но отцу было наплевать! Если что и интересовало его, так это проклятое виски! — Незаметно для девушки в ее голосе все сильнее звучала горечь.
Люку очень хотелось утешить ее — он понимал, что воспоминания о безрадостном детстве по-прежнему причиняют девушке страдания.
— Прости меня, сойка. — Маккензи уже сожалел о том, что завел разговор о прошлом Хани.
— В жизни все было бы слишком хорошо, если бы все совершалось по мановению волшебной палочки, а неприятностей удавалось избежать, — подмигнула ему Хани.
Шериф не ожидал, что она так быстро сможет избавиться от охватившей ее грусти.
— И куда же ты направилась, удрав от дяди? — не выдержав, поинтересовался он.
— Мне уже было восемнадцать… В свое время мама немного обучила меня чтению, но стать, скажем, няней или учительницей я не могла. Моим единственным достоянием было умение прилично играть в покер и гадать на картах таро. Ты ничего не замечал, Маккензи, пока не увидел, как я тасую колоду, — добавила она. — Так вот, — продолжала свою историю девушка, — мне удалось устроиться на работу у одного фермера. Это было в Миннесоте, и проработала я там почти полгода. Но однажды фермер подкараулил меня и затащил на стог сена. К счастью, жена фермера услышала мои крики, но он, конечно, стал утверждать, что я сама соблазнила его, Хоть жена ему и не поверила, мне пришлось собрать свои пожитки и убраться восвояси. Что было делать дальше? Я решила путешествовать на речных пароходах. До того времени моя привлекательность причиняла мне одни неприятности, но вскоре я поняла, что она может сослужить мне хорошую службу. Ты даже не представляешь себе, как легко хорошенькой женщине получить от мужчины все, что ей захочется.
Люк часто спрашивал себя, что заставило Хани избрать такой образ жизни. Теперь, похоже, он получил ответ на этот вопрос.
— Сколько тебе лет?
— Двадцать четыре. А почему ты спрашиваешь? — Ее глаза сверкнули недобрым огнем.
— Двадцать четыре? — переспросил Маккензи. — Но неужели ты никогда не встречала мужчину, которого бы тебе захотелось полюбить? Или за которого ты бы захотела выйти замуж? — Задав этот вопрос, Люк тут же пожалел — взгляд Хани стал таким же затравленным, каким был в палатке для поцелуев. Он сожалел и о своих колких замечаниях, и о своем взрыве ревности, когда он мешал девушке продавать поцелуи.
— Однажды, — задумчиво промолвила Хани. — Лишь однажды я по глупости позволила себе довериться мужчине. Его звали Роберт Уоррен. Он был юристом. Я повстречалась с ним на пароходе, когда мне было всего девятнадцать. Целую неделю он добивался моего расположения. Я совсем потеряла голову от любви и поверила в его ответное чувство, надеясь, что он женится на мне.
— И как же ты поняла свою ошибку?
— Уоррен сказал мне, что, конечно, хочет взять меня в жены, но это не в его силах, потому что он уже женат. Впрочем, он считал, что и без этого меня облагодетельствовал, потом предложил мне поехать с ним в Чикаго и стать его любовницей.
— И ты?.. — Люк пожалел, что задал этот вопрос — ] ему было мучительно слышать ответ.
— Что — я? — рассердилась девушка.
— Поехала в Чикаго? — «Заткнись, Маккензи! — пронеслось у него в голове. — Забудь об этом!»
— Нет, я не стала его любовницей, если именно об ты спрашиваешь.
Маккензи почувствовал себя полным идиотом, испытав несказанное облегчение.
— Но я благодарна Уоррену за преподанный урок. В моей жизни больше не осталось места для иллюзий. Мужчины хотели от меня одного, ни один из них даже и не помышлял о женитьбе.
— Какой вздор! — Неожиданное восклицание Люка развеяло печаль девушки. — У тебя был выбор! В наших краях так не хватает женщин. Все мужчины с трудом находят себе жен — ты могла бы выбрать любого!
— Знаешь, мне и в голову не приходило ехать на запад, — пожала плечами Хани. — И, пожалуй, я не смогла бы выйти замуж только от отчаяния.
— Так почему же ты все-таки оказалась на западе? Девушка насмешливо приподняла брови:
— Ты хочешь услышать романтическую любовную историю или правду?
— Правду, — хмуро буркнул он. Внезапно почувствовав себя виноватой, Хани устало поглядела на него.
— Я плыла на пароходе по Миссури и выбрала себе простофилю, которого намеревалась соблазнить.
— Именно это ты пыталась проделать со мной в Сакраменто?
Девушка кивнула.
— Мне всегда это удавалось. Но ты с самого начала отнесся ко мне с подозрением, так что мои чары оказались бессильны перед тобой.
— Я не сказал бы, — вспомнив тот вечер, усмехнулся шериф.
— Но на том же пароходе ехал игрок-шулер по имени Джейк Симмонс, который сразу раскусил меня. Этот Симмонс собирался облапошить некоего Петерса — того самого простофилю, на которого я положила глаз. Симмонс явился ко мне в каюту и пригрозил выкинуть меня за борт, если я не соглашусь играть с ним в паре. Он обещал мне отдать половину выигрыша, если я сумею уговорить Петерса сыграть с ним в покер. Вскоре я поняла, что Симмонс и не подумает выполнить свое обещание, поэтому я занялась Петерсом одна, а потом… — Хани не решалась рассказать шерифу, что произошло потом. Маккензи был предан закону, и если только она расскажет ему об убийстве Петерса, он будет вынужден сообщить обо всем властям. — Итак, когда Симмонс понял, что я его облапошила, он бросился меня искать. Люк, этот жестокий негодяй не пощадил бы меня. Тогда я и убежала с парохода в Индепенденсе и там же повстречала Абигайль Фентон. Она попросила меня занять ее место, и я, не долго думая, согласилась, лишь бы оказаться подальше от этого злодея. — Она взглянула на шерифа с улыбкой: — Как ты считаешь, Люк, я уехала достаточно далеко?
— Пожалуй, — усмехнулся он.
— Ну вот, я рассказала о своей жизни практически все, — промолвила Хани. — Думаю, теперь твоя очередь поведать о себе. Я знаю, что у тебя есть два брата, знаю, что ты вырос в Техасе. Для начала скажи, сколько тебе лет?
— Тридцать четыре. У нашей семьи было ранчо на реке Пекос. В тридцать шестом, когда Сэм Хьюстон вознамерился собрать армию, чтобы сражаться с мексиканцами, мой отец принял решение увезти нас из тех мест. Мы направились в Аламо. Мне тогда было всего два года, Флинту — один, а Клива еще и на свете не было, но мама уже ждала его.
Вскоре и в Аламо запахло порохом, и отец решил от беды спасти хотя бы нас. Мама не желала расставаться с ним, но отец и слышать ничего не хотел. Рита и Хуан Моралес, работавшие на ранчо, перевели нас через мексиканскую границу.
— А твой отец?
— Он умер в Аламо. Мы вернулись на ранчо, а через шесть месяцев мама родила Клива.
— Твоя мама, наверное, была очень храброй женщиной.
— Я был слишком мал, чтобы понимать, что происходит, но потом я понял, как она тосковала по отцу.
— И она больше не вышла замуж? — спросила Хани. Люк покачал головой.
— Должно быть, ей было трудно одной растить троих сыновей и содержать ранчо?
— Да, но мама находила силы, справляясь со всеми невзгодами. Конечно, ей стало полегче, когда мы подросли и смогли помогать ей — работали на земле.
— Стало быть, ты и детства-то не видел, Люк?
— Пожалуй, что так. Думаю, Флинту и Кливу пришлось со мной нелегко.
— Ты хочешь сказать, что сызмальства отвечал за младших братьев? — переспросила девушка.
— Нет, за все всегда отвечала мама, — задумчиво промолвил Маккензи. — Только теперь, когда мне приходится воспитывать Джоша, я начал понимать, как ей было трудно. Но в одном я уверен твердо: мой сын должен иметь мать, должен знать тепло материнских рук.
— Что ты имеешь в виду?
— Маленький
