— Значит, даже в почти совершенном обществе политика может попирать точную интерпретацию и исполнение закона, — вздохнул Кэрд.
Врач скривила лицо.
— Бывают такие ситуации… Впрочем, ладно. Вам, Джеф, как и всем иммерам, сильно повезло, что вас всех не поместили в стоунеры сразу же после суда. Вам вообще повезло, что вы дотянули до суда.
Вы, конечно, могли бы позволить государству избежать расходов на проведение всех этих допросов и суда, если бы покончили с собой еще до ареста. У вас, иммеров, для этого были все возможности, однако очень немногие воспользовались ими. Все вы слишком хотите жить.
— Еще одно предательство, — сказал Кэрд.
Никакой вины Кэрд не чувствовал. Она была смыта слезами и многим другим. Вода камень точит.
Последовало длительное молчание. Затем врач заговорила с таким видом, будто она вынуждена сделать это.
— Меня уполномочили, точнее, мне приказали сообщить вам о том, что с вами желает говорить детектив-майор Пантея Сник. Она запросила личную встречу с вами. Она хочет поблагодарить вас за спасение ее жизни. Правда, ее запрос, как нетрудно догадаться, отклонили.
— Сник? — улыбаясь, сказал Кэрд. — Она действительно так сказала?
— Зачем я стала бы обманывать вас?
— Да нет, это просто риторический вопрос, — проговорил он. — Ну и ну! Вы знаете, не могу объяснить, почему, но у меня было ощущение, предчувствие, что я увижу ее еще раз.
— Мне кажется, само сообщение порадовало вас, хоть я и не пойму причины. Вы же должны понимать, что не существует даже малейшей вероятности, что вы еще раз встретитесь с ней. Предчувствия… Сущее суеверие.
— Возможно, наши предчувствия возникают в результате работы некоего биологического компьютера внутри каждого человека, — заметил Кэрд. — Этот компьютер просчитывает все вероятности будущих событий и оценивает их реальность. Часто получается так, что для некоторого события просчитанная этим биологическим компьютером вероятность намного превышает ту, что выбрал бы обычный компьютер — дело рук человеческих. Компьютер из плоти и крови обладает гораздо большим объемом информации, чем рукотворный.
— У того, что сделан человеком, — сказала врач, — в схемах отсутствует надежда. Это не данные, не информация. С точки зрения теории электромагнитного поля — это полная бессмыслица. Она не имеет к нему никакого отношения.
— Бессмыслица. Никакого отношения? Вряд ли в нашей вселенной, в которой все так тесно связано и переплетено, отыщется нечто такое, что неприменимо, изолированно. Хотя…
Несколько секунд он помолчал, а потом добавил:
— Я слышал — не надо спрашивать от кого — что ваши усилия, направленные на изоляцию меня от всех источников информации, не были полностью успешными… Я слышал, что в новостях, когда освещали ход суда надо мной, не было сказано ни слова о наличии бактерий, замедляющих процесс старения.
Лицо врача оставалось совершенно бесстрастным, хотя она немного побледнела.
— Как вы могли что-то слышать? И о каких бактериях вы ведете речь? Это что опять ваш обычный вздор?
— Никто подобного мне не говорил, — улыбнулся Кэрд. — Я просто придумал, будто от кого-то слышал об этом. Мне хотелось посмотреть на вашу реакцию. Хотелось узнать, прав ли я в своих подозрениях. Между прочим, вполне могли бы сказать мне правду. Все равно я не имею возможности кому-нибудь ее передать. Мне известно, что каждый иммер, которого вы допрашивали, все рассказал об эликсире. Об этом открытии неизбежно должны были доложить наверх. Но мне кажется, информация о нем не прошла дальше непосредственных начальников тех, кто вел допросы, да еще, конечно, Всемирного Совета. Эти сведения засекретили.
Врач, побледневшая еще больше, распорядилась, чтобы ей показали на экране запись их беседы. Остановив запись на том месте, где Кэрд заговорил об этих злополучных бактериях, она велела стереть всю последующую часть.
— Думаете, вы очень умны! Да вы просто дурак! Вы же напрашиваетесь на то, чтобы вас немедленно поместили в стоунер!
— А какая мне разница? — заметил Джеф. — Я все это время прекрасно понимал, что меня никогда не признают здоровым и не выпустят отсюда. Ни одного иммера не освободят. Правительство выполнит все положенные процедуры, продержит нас ровно столько времени, сколько предусмотрено по закону, а затем объявит, что мы неизлечимы, и поместит нас всех в стоунеры. Нас припрячут так, что никто и никогда не обнаружит.
Правительство вынуждено поступить таким образом. Оно не может нас освободить, зная, что нам известно все об этом чудодейственном эликсире. Мне осталось жить всего два субмесяца, если, конечно, это почти одиночное заточение вообще можно назвать жизнью. Всего два месяца. Затем правительство посадит нас в стоунеры. Больше терпеть оно нас не станет. Оно вполне может это сделать. Разве ему трудно прикрыть свои действия какими-то рассуждениями о законе.
— Вы не понимаете, что несете!
— Понимаю. Можете не сомневаться. Впрочем, вам это известно. Вы должны также понимать, если у вас есть хоть капля ума, что и вы сами находитесь в такой же опасности. Самый лучший способ, который есть в распоряжении правительства, чтобы заставить вас хранить молчание. Это предложить эликсир и вам. Но, к сожалению, у них не будет уверенности в том, что вы не передадите его кому-нибудь еще. Не исключено, что вам захочется, чтобы ваш муж, ваши дети и все те, кого вы любите, кто вам дорог, старели столь же медленно, как станете стареть вы. Разве у вас не появится соблазн обеспечить их эликсиром? Вы попросите, чтобы дали и на их долю. И что вы станете делать, когда вам откажут?
Они не могут позволить себе рисковать с вами подобным образом. Я думаю, власти хотят сохранить эликсир только для себя, для тесной группы избранных. Власти ничего не сказали людям и никогда ничего не скажут. Слишком велики были бы последствия такого шага. Последствия социальные, политические и, кто может знать, какие еще. Но храня этот секрет, они совершают ту же ошибку, что допустил Иммерман. А такие, как вы и все те, кто допрашивал иммеров, а сейчас играет роль их тюремщиков, опасны для новой эпохи, для новых иммеров!
Главное различие между старой и новой элитами в том, что группа, к которой принадлежал я, по крайней мере мечтала изменить правительство в лучшую сторону!
Врач присела в кресло и смотрела на Кэрда так, словно пыталась представить его собственное будущее. Кэрд сочувствовал ей, но ему во что бы то ни стало нужно было убедиться в правильности своих подозрений. Теперь он уже почти не сомневался. Все было достаточно очевидно.
— Может быть, лучше обсудим, каким образом мы оба сможем смыться отсюда, — сказал он.
Врач встала.
— С предателями я дела не имею, — слегка дрожащим голосом объявила она.
Она отдала команду, и дверь тотчас же отворилась. Вошли атлетического сложения санитары.
— Отведите его в комнату. И смотрите, чтобы по дороге он ни с кем не разговаривал. Вы за это отвечаете!
— Я пойду спокойно, — сказал Кэрд. — А вы подумайте о том, что я сказал. У вас осталось не так уж много времени.
Вернувшись в свою маленькую, но удобно обставленную комнату, Джеф задумался. Он уставился на пустые экраны на стене с таким видом, будто пытался каким-то чудодейственным колдовством вызвать на них картины будущего. Врач в своем кабинете наверняка сидит сейчас точно так же. Однако рассчитывать, что она окажет ему какую-то реальную помощь, Кэрд не мог. Она в первую очередь будет думать о своем спасении. А тем временем сеансы терапии, которые она проводила с ним, продолжатся. Он будет и дальше объектом этих до механизма отработанных рутинных процедур, а затем однажды она исчезнет. Либо ее арестуют органики, либо она, пытаясь спастись, в отчаянии решится стать дэйбрейкером.
В следующий Вторник, если все будет так же, как и во все предыдущие Вторники, ему снова предстоит вдохнуть туман истины. Его обязательно спросят, не размышлял ли он о возможности побега.
Он скажет, что думал об этом. Он надеялся, что сможет убедить врача помочь ему. Вот и все.
