пересекли дорогу и укрылись за парой холмов. Беженцы, оказавшиеся поблизости, побросали свои пожитки, повозки и побежали с дороги вслед за солдатами. Паника охватила всю колонну. Дорога превратилась в хаос наваленной друг на друга рухляди, лишившейся своих хозяев.
В воздухе просвистела граната и взорвалась в двадцати метрах от дороги. В воздух взлетел фонтан дыма и земли. Ту Хокс и его спутники бросились в ближайший кювет. Просвистели еще три-четыре гранаты и тут же взорвались — часть около дороги, часть на ней. Оси повозок, колеса и домашний скарб взлетели в воздух, ливень земли обрушился на людей.
Взрывы отдалились, потом прекратились совсем. Ту Хокс услышал зловещее завывание бронемашин и осторожно приподнял голову. Слева, за перелеском появились пять броневиков, оснащенных пушками. А на двух было еще и тонкоствольное оружие, издали похожее на пулеметы. Ту Хокс знал, что пулеметы здесь еще не изобрели, но эти штуки казались достаточно опасными. И он, махнув остальным, помчался по придорожному пшеничному полю, чтобы выйти из зоны обстрела. Когда его группа была уже на середине поля, броневики выехали на дорогу и открыли огонь по бегущим солдатам и беженцами. Скорострельность орудий поразила Ту Хокса. Было очевидно, что перкунцы снабдили свои бронемашины скорострельным оружием, хотя он никогда еще не слышал о его существовании здесь, в этом мире. Наверное, его создание до сих пор хранилось в глубокой тайне, и теперь перкунцы, наконец, применили его. Вот он, дополнительный плюс для такого быстрого продвижения перкунцев, думал Ту Хокс. Сила огня этого оружия должна быть просто подавляющей.
Шум боя становился все тише. Ту Хокс и его спутники пересекли ручей и под прикрытием зарослей кустарника направились к дремучему лесу. Они шли до наступления темноты, потом поспали пару часов и отправились дальше. На третий день пути после обстрела беглецы наткнулись на четырех убитых. Недалеко от них, на лесной дороге, стоял автомобиль повышенной проходимости. Повреждений в нем не обнаружилось, но бензобак был неполным. На нем они и поехали, все дальше пробираясь на север. А когда кончился бензин, снова пошли пешком. И через неделю подошли к самой границе.
Однажды утром, на одной из заброшенных ферм, куда их маленький отряд зашел в надежде раздобыть что-нибудь съестное, они наткнулись на перкунского дезертира. Это был крупный детина с гладкими черными волосами и широким лицом.
Один из блодландцев, Эльфед Геро, допросил этого человека на перкунском языке. Тот принадлежал к национальному меньшинству, называемому Кинуккинук, и звали его Квазинд. Он рассказал, что вступил в стычку с офицером, за что должен был предстать перед трибуналом, но ему удалось бежать. Теперь он хотел пробраться через границу в Инскапинтик.
Следующие два дня группа, к которой теперь присоединился и Квазинд, брела на север. Местность казалась безлюдной, а война нереальной и далекой. Но на утро следующего дня они проснулись от гула моторов. Ту Хокс пробрался к краю леса и выглянул на дорогу, которая проходила у подножия холма метрах в четырехстах от них. Колонна броневиков и грузовиков с прицепными орудиями двигалась на юг. Все машины были темно-синего цвета с красными полосами на бортах, а на каждой дверце сверкала эмблема — черный медведь на золотистом фоне.
— Инскапинтик, — сказала Ильмика позади него. — Они направляются в Готинозонию. Недавно нам сообщили, что Перкуния вынудила эту страну заключить с ними союз, на условиях, что Инскапинтик якобы получит северную часть Готинозонии.
Ту Хокс наблюдал за потоком машин. После броневиков и артиллерии потянулись отряды снабжения и машины с пехотинцами. Потом снова пошли бронемашины. Лица солдат были скрыты под круглыми шлемами.
Колонна не прерывалась. Беглецы наблюдали, сменяя друг друга. Они не отваживались высовываться из своего укрытия: повсюду были патрули. И только вечером отряд продолжил путь.
На следующий день они укрылись в одном из старых сараев с просевшей крышей, который казался вполне надежным укрытием. Но когда они вечером собрались идти дальше, то обнаружили, что сарай окружен.
Семь полицейских в форме Инскапинтика приближались к ветхому дощатому строению с трех сторон со взятыми наизготовку ружьями, и беглецам ничего не оставалось, как выйти наружу. Их тут же разоружили, и всем, в том числе и Ильмике связали руки. Чуть в стороне гордо стоял низенький молодой парень, очевидно, сын крестьянина, который и привел полицейских.
Командир отделения, плотный темноволосый мужчина с широким ртом и большими, выступающими вперед зубами, усмехнулся, обернувшись к Ильмике. Он подошел, взял ее за подбородок, свободную руку завел за ее спину и бросил девушку на траву. Пленники ничем не могли помочь Ильмике. Они только беспомощно и бездеятельно смотрели на это отвратительное, ужасное зрелище.
Вдруг побледневший О'Брайен фыркнул и резко бросился вперед. И прежде чем кто-либо успел толком понять, что происходит, О'Брайен уже в прыжке выпрямил согнутые в коленях ноги и… Кто-то за долю секунды до этого крикнул; широкое лоснящееся лицо повернулось на крик, и носки сапог О'Брайена, со всей силой устремившегося вперед, ударили в подбородок. Что-то хрустнуло, словно переломили деревянную палку. Насильник откатился от своей жертвы и остался неподвижно лежать на траве.
О'Брайен жестко упал на спину и заревел от боли: на связанные руки пришлась основная сила удара. Он перевернулся и попытался встать. Приклад ружья ударил его по затылку и О'Брайен снова опрокинулся. Полицейский, ударивший его, перехватил ружье, приставил дуло к затылку О'Брайена и нажал спуск. Ирландец вытянулся, слабо вздрогнул и затих.
Командир отделения тоже был мертв: удар двумя ногами сломал ему шейные позвонки и челюсть. Полицейские начали остервенело избивать пленников. Ту Хокса ударили по спине прикладом ружья, и он упал. Полицейский пинал его сапогами, целясь в ребра и живот. Когда очередной удар пришелся по черепу, летчик потерял сознание.
Полицейские, выместив наконец ярость на своих жертвах, оставили их в покое и собрались вокруг мертвого командира. Одни пленники стонали и охали, причитали, другие лежали тихо и неподвижно. Геро, которого избили особенно жестоко, рвало.
Ту Хокс пришел в себя, но мыслить четко и ясно смог не сразу. Голова болела, словно кто-то запустил в нее раскаленные когти и разрывал ими мозг, а тело было сплошной кровоточащей раной.
Он знал, почему О'Брайен так поступил. С той минуты, когда сержант осознал, что навсегда оторван от родины, он медленно умирал. Глубокая скорбь переполняла все его существо, неутихающая печаль гасила волю к жизни. Он пошел на смерть сознательно, и сделал это под видом мужественного и рыцарского поступка. Для других его смерть не выглядела самоубийством, но Ту Хокс знал своего друга намного лучше других.
Но кроме всего, поступок О'Брайена действительно отвлек внимание полицейских от девушки. Они пинками и ударами подняли пленников на ноги и загнали на борт подъехавшего грузовика. Их везли девять часов, не давая ни еды, ни воды. Наконец они оказались в военном лагере, и всех пленников поместили в усиленно охраняемый барак. Им дали воды, черствого черного хлеба и немного вонючего супа с парой кусочков жесткой, жилистой говядины.
Пришла ночь, а с ней и кровососы. Утром можно было вздохнуть посвободней, но впереди был допрос. Один из офицеров, владеющий блодландским и готинозонским языками, допрашивал их целый час. Их рассказ, казалось, встревожил его. Во второй половине дня пришли солдаты и увели Ильмику.
Ту Хокс спросил Геро, имеет ли он хоть представление о том, что здесь происходит. Геро пробормотал распухшими губами сквозь выбитые зубы:
— Если бы Инскапинтик все еще был нейтральным, перед нами извинились бы и отпустили. Но теперь нет. Лучшее, что нам светит — это жизнь в рабстве. Девушку, скорее всего, отдадут на забаву высшим офицерам. Когда она им надоест, ее отправят к низшему командному составу. Бог знает, что произойдет потом. Но Ильмика — дворянка Блодландии. Она убьет себя при первой возможности.
Но у Ту Хокса было ощущение, что за кулисами что-то происходит. Через два дня его и Квазинда привели в один из кабинетов комендатуры. Там находилась Ильмика Хускарле, один из офицеров Инскапинтика и перкунец. На последнем был белый с красным мундир с орденами и золотыми эполетами. Девушка выглядела намного лучше: она вымылась, ей дали женскую одежду. Но, несмотря на это, взгляд ее был отсутствующим; она, казалось, была полностью погружена в свои собственные безрадостные мысли. Перкунцу приходилось по несколько раз повторять вопросы, чтобы получить от Ильмики ответы на
