прекрасным отдать свое тело во власть его фантазии, производящей столько превращений. Я испытывал восторг, чувствуя, что превращаюсь в другое существо с чувствами атрофированными или, наоборот, усиленными, я испытывал восторг от того, что лучше слышал, но хуже видел, от того, что слабее различал вкус, но тоньше чувствовал; я наслаждался чрезвычайной чувствительностью моих двигательных нервов и отсутствием полового чувства. Но все эти мелочи перестали для меня существовать с тех пор, как опий глубоко проник в мой мозг и мне открылась истинная мудрость.
Собственно самое физическое удовольствие от курения, ставшее необходимым для моего тела, составляет лишь незначительную часть моего наслажденья опием. Никакое другое ощущение в сердце или мозгу не может сравниться с тем чудесным состоянием легких, навеваемым черным дымом. И теперь сильнее, чем когда-либо, я трепещу, испытывая предательский и сладостный поцелуй этого снадобья. Меня опьяняет теплый аромат, я умело наслаждаюсь тем едва ощутимым, зудом, который пробегает по моим рукам и животу. Я со смущеньем наблюдаю, как с каждым днем смертельное оцепенение все сильнее сковывает мой затылок и постепенно слабеют мускулы моих членов. И между тем это несказанное блаженство моего тела ничто перед сладостным экстазом моих мыслей.
О, какое счастье с каждой минутой ощущать, что чувственность расплывается и утеривается человеческое земное существо. Какое счастье с каждой минутой ощущать вольный полет ума, ускользающего от материи и души, освобожденной от клеточек мозга, и наслаждаться таинственными возможностями благородных чувств культурности, памяти, чувства прекрасного и стать благодаря нескольким выкуренным трубкам равным истинным героям, апостолам, богам, без особых усилий - понять мысли Ньютона, уразуметь гений Наполеона, понять ошибки Праксителя словом, соединить в своем сердце, ставшем таким обширным, все добродетели, все блага, всю нежность, все стремление безмерно любить и небо, и землю, слить в одном мягком чувстве друзей и врагов, добрых и злых, счастливцев и неудачников. Даже Олимп эллинов и рай христиан дает своим избранным блаженство менее полное, и это блаженство принадлежит мне.
В действительности религии, которые я когда-то презирал, исходя из довольно поверхностной философии ницшеанцев, в сущности, глубоко правы, когда они высоко превозносят милосердие и жалость над справедливостью и гордостью. Ибо моя радость превзойти всех моей гениальностью странным образом уступает радостному сознанью стать самым лучшим и наиболее жалостливым из людей. Из этого чувства превосходства моего сердца над остальными сердцами рождается чувство глубокого удовлетворения, которое трудно выразить. Мучимые стремлением к идеалу и потустороннему часто испытывают печаль и горечь от жизни, которая им представляется уродливой, грязной и запятнанной злом. Мне представляется все это гораздо более светлым, я больше никогда не вижу зла. После пятнадцатой трубки зло всецело стирается перед глазами курильщиков.
Единым взглядом я охватываю сущность каждой причины, каждого движения во всех 'его проявлениях; каждое преступление во всем, что его извиняет; а этим причинам и извинениям число легион, и я, как судья слишком справедливый и слишком осторожный, никогда не был в состоянии осуждать и проклинать; я только оправдывал, жалел и любил, и среди моих закопченных черным дымом шкур я оказал бы Каину и Иуде такой же прием, как Цезарю и Конфуцию.
И вот теперь, когда я раздумываю обо всем этом, я понимаю, почему я убрал мою курильню тигровыми шкурами. Эти свирепые тигры, предательские и святотатственные, - это мои Каины, мои Иуды и мои Бруты. Их морды, от которых не отошла еще хорошенько кровь, их плоские черепа и коварная гибкость их хребтов, которые я поглаживаю своими руками, все говорит мне о жалком несовершенстве мира, и я не смею осудить их даже в самых худших его проявлениях. И я вовсе не желаю зла моим тиграм за то, что они в древних джунглях залили кровью голубые поляны, где луна проникала к устам Эндамиона.
ИНТЕРМЕДИЯ
За последним случайным посетителем дверь закрылась, и исчезла враждебная чернота коридора. В курильне остались только мы, преданные опию. На потолке танцевали тени, потом они расплылись в светлом золотом полумраке. Плотные клубы дыма тяжело поднимались над лампой. Вся курильня была пропитана ароматом опия, уничтожавшим все другие запахи - запах турецкой сигары, которую раскуривали в промежутках между трубками опия, аромат духов 'джики', который курильщики капали капля по капле на почерневшие от опия руки, и даже более сладостное и сильное благоухание от полуобнаженной курильщицы с ее влажным от поцелуя телом. В братской близости тела тесно прикасались друг к другу на циновках. И в теплом дурмане сладостные часы скользили так тихо, что их даже не было слышно.
Итала отдыхал, склонив голову на бедро женщины. Он первый прервал молчание.
- Я тебя очень любил, - сказал он, - и теперь я продолжаю тебя любить со страстной тоской и желанием, хотя ты и отдалась своему новому возлюбленному, но даже и тогда, когда ты его ласкаешь, я не желаю тебе зла, потому что чудесное снадобье дает мне возможность вспоминать те давно прошедшие времена, когда ты принадлежала мне, мне одному, и то будущее, когда, усталая и печальная, ты опять вернешься в мои объятия. Я вижу это так ясно, что забываю о твоих сегодняшних счастливых вздохах и с восторгом разделяю твое прошлое и будущее. Я не желаю тебе зла благодаря опию.
Курильщица ласкала теплом своих бедер голову своего возлюбленного и в знак своей любви протянула ему свои губы, оторвавшись от трубки.
Тимур, всегда осторожный и скрытный, тоже заговорил. Его татарский профиль обрисовывался на коричневом шелку подушек.
- Женщины в действительности поразительно похожи друг на друга, хотя каждая из них и говорит, что она 'не такая, как другие'. Я был любовником Лауренс де Трэйль, но мы не любили друг друга. Я только разгадал, что творилось в ее птичьей головке, слишком верно читая ее мысли, и она бросилась ко мне в объятия как сомнамбула. Ее нежность была основана исключительно на лживой детской сентиментальности девочки, воспитывавшейся в монастыре. Она чувствовала мое равнодушие, но не страдала от этого.
'Вы любите меня', говорила она мне, 'это спорт с вашей стороны, не правда ли?' Она смеялась. Спорт приятно щекотал ее нервы, жаждущие волнений. Но она никогда не пренебрегала окончательно супружеской любовью, она берегла ее, несмотря на свою сухость, несмотря на свою развращенность и любовные поцелуи. Ее муж представлял собою очень несложную натуру, он был влюблен в свою жену и ревновал ее. А она считала, что всегда найдет у него приют после своих похождений. И даже во время наших 'спортивных дней' я отлично знал, что она подставляла губы своему мужу, как она сейчас подставила их тебе. Ты тоже ее 'очередной' любовник, то есть в своем роде муж.
Третий, Анэир, счастливый теперь любовник, тоже хотел говорить. Но любовница, утомленная опием, обняла его и таким долгим поцелуем прижалась к его устам, что он не в силах был произнести ни слова.
Итала спросил:
- Значит ты обманул Трэйля, который был твоим другом, даже не любя его жены? Жалеешь ты об этом?
- Нет, он был настолько глуп, что придавал некоторую важность половой верности, и поэтому он и был наказан именно в том, в чем он был грешен. Вообще сочетание его деревенской примитивности с ее бессодержательной фривольностью должно было произвести детей совершенно глупых. Моя же кровь, кровь кочевника и завоевателя, которую я страстно примешивал, капля по капле, к их жилам, быть может, произведет сына моей расы, лучшей и более высокой.
Анэир оторвал свои губы от жадных губ своей возлюбленной.
- Наслаждение, которое вы испытали в объятии друг друга, является достаточным вашим оправданием. Пророк сказал в своем ясновидении:
'Каждый радостный возглас ваших жен шире откроет вам двери рая'.
- Это магометанский взгляд, - сказал Тимур, - я не могу считать его этнографическим. А кроме того я плохо верю в рай. Но я не чувствую ни малейшей потребности узаконивать мое законное действие. Ханжи - старые девы и кастраты-гугеноты единственные люди в мире, которые хулят то, что согласно с законами природы - объятия двух подходящих друг к другу существ, хулят под нелепым предлогом, что любовник, может быть, имеет супругу или любовница мужа. Нелепейшая философия! Женщине разрешается располагать по своему усмотрению своей рукой или щекой, предоставляя их целовать своим приятельницам. Но ей запрещено распоряжаться своими губами. Может быть, в своей любви к Лауренсе я получил бы снисхождение даже от наиболее строгих судей, так как, любя ее, я часто думал о прекрасных детях, которых она должна была зачать.
