Он без труда узнал мистера Нари — изящные движения рук, которыми он расставлял на витрине пару псевдогрузинских чайников, сразу напомнили ему пожилую индианку. Когда молодой человек повернул к нему свое изможденное лицо, он сразу понял, что последние несколько ночей бедняге почти не довелось сомкнуть глаз. Гарри прекрасно понимал, что его визит не вполне уместен, однако ему было совершенно необходимо задать сыну многострадальной женщины несколько вопросов.
— Мистер Нари, меня зовут Гарри Бакингем. Я слышал о несчастье, постигшем вашу мать, и хотел бы выразить вам свои соболезнования. Как она себя чувствует?
Разделявший их прилавок заставил его несколько повысить голос. Гарри протянул молодому человеку руку, отнюдь не будучи уверен в том, что рукопожатие будет принято. Так оно и случилось.
— Да, мистер Бакингем, мать рассказала мне о вашем визите. Ну, о ее самочувствии вы, думаю, и сами догадываетесь. — Молодой человек отвел взгляд, явно опасаясь, что не сможет удержаться от слез. Прекрасно понимая, что Гарри так или иначе причастен к тому, что случилось с его матерью, он тем не менее не проявлял враждебности. — Доктор сказал, что она, видимо, навсегда лишилась зрения. Впрочем, он, наверное, и сам, сообщил вам об этом.
— Не могли бы вы сказать, что именно произошло? Со слов доктора Кларка трудно судить об этом.
— Входная дверь оказалась заперта, но мне удалось через окно проникнуть в квартиру. Мать находилась без сознания. Я приподнял ее голову и увидел глаза... воспоминание об этом навсегда сохранится в моей памяти. Даже сейчас я не в силах взглянуть ей в лицо. Вчера я спросил мать, почему она сотворила с собой такое, и она ответила, что причина — в той бумаге, которую ей дал ваш отец.
— Погодите, о какой бумаге вы говорите?
— По ее словам, на ней была написана молитва дьяволу. — Заметив в глазах Гарри тревогу, мистер Нари поспешил его успокоить: — Моя мать всегда отличалась богатым воображением. Она воспитана в иных традициях... Она выросла в среде, где верили в духов и демонов. Английские традиции чужды ей и непонятны.
Постепенно до Гарри стал доходить смысл происшедшего. Глубоко вздохнув, он спросил:
— У вас сохранилась та бумажка?
— Увы, нет. Мать сожгла ее — так же как и свои глаза.
— В полицию вы об этом сообщили?
— Их это не интересует.
— Прошу извинить, что спрашиваю, но как вы сами считаете, почему она совершила такое?
— Она боялась чего-то, что могла увидеть, — спокойно объяснил мистер Нари.
— Что именно увидеть? Духов и демонов?
— Я надеялся, что на этот вопрос вы ответите мне. — Разговор явно был нелегким для молодого человека, в голосе его чувствовалось с трудом сдерживаемое раздражение. Заметив входящего в магазин посетителя, он понизил голос: — Мистер Бакингем, я отнюдь не склонен винить в случившейся трагедии вашего отца. И тем не менее именно он сунул ей в карман какую-то записку, прочитав которую, она пришла в такой ужас, что решила немедленно застраховаться от еще большей опасности.
— То есть в той бумажке она усмотрела нечто такое, что могло угрожать ей смертью?
— Судя по всему, именно так. Мне не хотелось бы показаться вам бестактным человеком, однако я полагаю, что больше нам говорить не о чем. — И он вернулся к витрине.
— А вы не считаете, что следовало бы разобраться, в чем заключалась причина столь необычного поведения вашей матери? — спросил Гарри, явно раздраженный нарочитым спокойствием молодого человека.
— Когда она немного поправится, ею займутся психологи. Но они все равно ничего не поймут. Моя мать пребывала в таком состоянии духа, что столь жестокий исход был неизбежен, — проговорил мистер Нари, по-прежнему стоя к Гарри спиной, — и требовалась самая малость, чтобы произошла трагедия.
— Вы хотите сказать, она поняла содержание той записки?
— Мистер Бакингем, моя мать — пожилая женщина, которой во всем мерещатся всевозможные знамения и предрекания. На сей раз ей не повезло, и она увидела нечто такое, что вызвало у нее жуткое предчувствие. — Явно резче, чем ему хотелось бы, он захлопнул витрину. — А теперь, прошу вас... уходите, пожалуйста.
— Она уже целый час торчит в подвале. Боюсь, у нее вообще шарики за ролики зашли, — проговорил Фрэнк Дрейк, прижимая подбородком телефонную трубку и одновременно продолжая вырезать очередную статью из газеты. — А я тем временем подтираю полы за страдающими недержанием старыми пер... и пытаюсь углядеть за студентами, которые, того и гляди, вынесут под свитерами все сокровища библиотеки. У ее стола уже образовалась очередь, а обещанная на субботу девушка так и не появилась. Извините, мне надо идти. Понятия не имею, чем она там занимается.
Между тем Дороти стояла в подвале библиотеки и буквально всем своим существом ощущала гнетущую тяжесть окружавших ее слов. Ей казалось, будто самой массой заточенных в этой комнате мыслей создавалась искусственная гравитация. Она чувствовала, как страницы книг распирает пропитавшая их влага и давит ей на кожу, и все же не могла заставить себя уйти отсюда. Сокрытые в этом подвале мысли были достойны костра инквизитора, ибо представляли собой такую опасность, что одно лишь их графическое изображение способно было причинить невыносимые мучения. Ради создания подобной коллекции люди лишились жизни. Семена, посеянные в одном лишь томе, проросли десятилетия спустя, потом, много позже, в более детализированных рукописях продолжали давать ядовитые всходы. И вот теперь вся эта коллекция, создание которой ее мать завершила чуть ли не на смертном одре, пребывала в состоянии разрухи и запустения, а содержащиеся в ней тайны так и оставались непознанными.
Впрочем, именно так все и было задумано.
Будучи для случайного и весьма заурядного читателя всего лишь невинным собранием заумных изречений, эти книги для человека посвященного являли собой средоточие неслыханной жестокости, представленное во всей своей полноте и завершенности. От человека не требовалось проведения каких- либо дополнительных исследований — достаточно было лишь внимательно вчитаться в страницы этих книг. Полностью освоенное и соответствующим образом преломившееся в сознании читающего эти книги знание было способно породить в его душе такой жуткий и беспредельный мрак, в бездну которого никогда больше не смог бы проникнуть луч благодатного света. Дороти ничуть не сомневалась в том, что это собрание книг способно убить человека уже самим фактом своего существования. Ей довелось прочитать многое из того, что хранилось на этих покрытых плесенью стеллажах, — многое, но не все, ибо к некоторым книгам сама мать запретила ей прикасаться.
Сейчас же Дороти была даже рада, что все это время строго выполняла материнский завет, хотя в детстве украдкой нарушала запрет и, улучив момент, заглядывала в некоторые книги из этого собрания. Она до сих пор помнит один из томов, где обряды древней секты алхимиков уподоблялись некоторым процедурам, практиковавшимся в нацистских концлагерях, и при одном воспоминании об этом она всякий раз чувствовала, как к горлу подкатывает комок желчи.
Главным объектом исследования этих книг было зло во всех его проявлениях — его происхождение, распространение и средства его преодоления. Сами книги не таили в себе какой-либо злой силы: они представляли собой документальное подтверждение того, о чем в них писалось, — и в этом смысле Дороти была осведомлена о них больше, чем требуется от библиотекаря. Она являлась своего рода их хранительницей. Всем сердцем противясь уничтожению столь тщательно собранной редкой коллекции, она оставалась последним барьером, отделявшим и оберегавшим жуткую силу этого знания от населявших мир глупцов.
Однако в последнее время она все более отчетливо осознавала перемену, происшедшую в окружавших ее людях. Те изменения, о которых пророчествовали авторы этих книг, и в самом деле медленно, но все же совершались. По мере приближения к концу текущего столетия происходила как бы подгонка условий для свершения этих предсказаний, о чем свидетельствовали мрачные пророчества и тревожные предостережения, которыми пестрели страницы вечерних газет. Словно бы близилось время, когда библиотека должна будет обратить все сконцентрированное в ней зло на борьбу с ним самим.
Всякий раз, когда Дороти приближалась к запретной части своего хранилища, она ощущала давно знакомое посасывание под ложечкой. Порой ей даже казалось, что это скопище книг — живой организм. Сегодня, едва ступив в хранилище, Дороти ощутила подкатывающую к горлу тошноту. Она окинула взглядом
