— Где они? Что ты с ними сделал?
— Жаль, что ты разминулся с ними в аэропорту. Дурацкий компьютер зарегистрировал их под другими фамилиями. Вообще-то я стараюсь не связываться с техникой, но разве в наше время можно без нее обойтись? Не волнуйся, с ними все в порядке. Твои мать и отец живут в том самом доме, где жили всегда. Естественно, мне пришлось постараться, чтобы их жалкие провинциальные мозги на время отключились, но ведь не мог же я позволить, чтобы они побежали за помощью к соседям. К тому же никто из соседей не ждет их возвращения, никому не взбредет в голову позвонить им, так что до поры до времени они будут чувствовать себя просто великолепно.
На его лице появилась, но тут же исчезла хитрая ухмылка.
— Что же касается твоей сестрицы, то тут, что называется, уже другой разговор. С учетом того, что ей удалось избавиться от излишнего веса, она, должен признать, превратилась в довольно-таки соблазнительную штучку. Мне хотелось всего лишь показать ей обновленный дом, однако получилось так, что наше знакомство приобрело более интимный характер, нежели я поначалу планировал. Я впрыснул ей того же химического вещества, которым ранее попотчевал тебя самого, хотя при этом чуточку изменил формулу, добавив немного экстагичности и парочку других транквилизаторов, что позволило нам ближе познакомиться друг с другом. По правде говоря, мы пережили несколько поистине потрясающих минут, хотя я и не уверен, что финал этого предприятия оставил у нее приятные воспоминания...
Он еще продолжал говорить, а я уже натягивал на себя одежду. Ничего, Сара немного подождет. Поезда же не ходят, так что в Твелвтриз мне придется ехать на машине.
Я выбежал из квартиры, оставив дверь нараспашку. Мне вдогонку несся раскатистый хохот Спанки.
Глава 23
Извращение
Я подбежал к своему “мерседесу”, распахнул дверцу и, вставив ключ в замок зажигания, быстро повернул его. Однако мотор никак не реагировал на мои действия. Я не особенно разбирался в автомобилях, но все же смекнул, что, видимо, нарушились какие-то контакты. Потянув соответствующий рычаг, я вышел из машины и осторожно приподнял капот.
И тут же увидел маленькую, сгорбленную фигуру, оседлавшую мотор. Тот самый проклятый обезьяноволк, которого я совсем недавно прогнал из своей квартиры, стремительно рванулся вперед и, лязгая зубами, пронзительно вопя, вцепился в меня своими мерзкими лапами.
Развернувшись всем телом, я рухнул на землю и, ударившись виском, прижался к радиаторной решетке. Я попытался успокоить себя тем, что существо это является всего лишь плодом моего воображения. И все же я отчетливо ощущал его зловонное дыхание и чувствовал, как его когти впиваются мне в плечи и шею. Мерзкая тварь затем вцепилась мне в волосы и стала подтягивать меня к промасленному чреву мотора, но в этот самый момент стартер неожиданно заработал и двигатель издал мощный рев. Окутанный выхлопными газами и оглушенный шумом мотора, я чувствовал, как зверюга по-прежнему продолжает тянуть мою голову на себя, явно намереваясь изуродовать мне лицо лопастями вращающегося вентилятора.
“Мерседес” вдруг стал удаляться от меня — когда мотор заработал, тормоза отключились, и теперь машина медленно откатывалась назад.
Я резко выпрямился, тварь тоже проворно отскочила в сторону и неуклюже запрыгала к окаймлявшим тротуар кустам. Улица чуть изгибалась вправо, машина же двигалась прямо вперед и вскоре с громким лязгом врезалась в стоявший на обочине “ниссан”, смяв его дверцу.
Обхватив руками пылающие плечи, я подбежал к “мерседесу” и попытался было открыть переднюю дверцу. Ключи были на месте, однако они оказались с такой силой втиснутыми в замок зажигания, что даже покорежились в нем. Я огляделся в поисках звероподобного чудовища, поскольку уже успел привыкнуть к его неожиданному появлению из темноты.
Мне в общем-то надо было осмотреть себя на предмет возможных порезов и прочих ран, однако в тот момент я мог думать только о том, как поскорее добраться до родительского дома. Таким образом, оставшись без машины, я был вынужден искать иное средство передвижения.
Двигатель взятого у Дэбби “фиата” едва не загорелся от бешеной гонки. Дэбби сонным голосом ответила на телефонный звонок, выслушала мой невразумительный лепет, после чего кинула мне в окно ключи от своей машины. Бананово-желтый автомобиль был украшен выцветшей наклейкой с надписью: “Ядерное топливо? Спасибо, не надо!” — и принадлежал общественному центру, в котором она работала. Судя по всему, машине уже несколько лет не делали профилактику и не меняли масло.
На протяжении всей поездки педаль газа была до отказа вжата в пол, и я даже чуть было не угробил себя, чудом избежав столкновения с парой мчавшихся мне навстречу грузовиков с прицепами. Впрочем, как знать: может, для меня это было бы самым лучшим исходом, если учесть то катастрофическое воздействие, которое я оказывал на окружавших меня людей.
Поглядывая в зеркальце заднего вида в ожидании возможного преследования полиции, я продолжал гнать протестующе ревущую машину вперед. В какой-то момент я чуть было не перевернулся, когда внезапно заметил, что едва не проскочил свой поворот, после чего был вынужден срезать углы трех переулков.
Если в отношении других лондонских предместий можно было сказать, что они просто спали, то Твелвтриз определенно пребывал в состоянии комы. Это был городок, в котором вечерние огни загорались в десять часов и гасли в пятнадцать минут одиннадцатого. Остановившись перед родительским домом, я увидел, что сетчатый забор уже сняли, хотя территория сада по-прежнему оставалась перепаханной.
Дом утопал в кромешной тьме, что само по себе было довольно странно, поскольку отец всегда подключал свет на крыльце к реле времени. Скорее всего, электричество отключили в связи с установкой дверей.
Я оставил “фиат” у края тротуара и бросился по подъездной дорожке к дому, на ходу вынимая из кармана ключи. Войдя в прихожую, нащупал выключатель на стене и попытался зажечь свет.
Но свет не зажегся.
Тогда я вернулся к машине и принялся копаться в багажнике. К счастью, Дэбби оказалась из тех, кто всегда возит с собой фонарь и набор инструментов.
Дрожащий луч света скользнул по голым стенам холла. Я опустил фонарь, светя себе под ноги. Ковры отсутствовали, в доме пахло сыростью. Доски, застилавшие пол, были сняты и теперь стояли прислоненные к дверному косяку гостиной, так что мне пришлось протискиваться между зияющими в полу дырами. Мебель в столовой была по-прежнему укрыта пластиком. Но если Джойс и Гордок уже вернулись, почему же они первым делом не сняли эти чехлы? Как же горько, наверное, было видеть все это моей матери, никогда не жалевшей сил ради поддержания в доме идеальной чистоты!
Готовый к худшему, я стал медленно подниматься по гладким ступеням.
Спанки сказал, что он накачал их наркотиками. Надо же, так поступить с моими родителями! Я горько раскаивался в том, что вообще посмел вмешаться в их личную жизнь. Теперь луч фонаря скользнул по висевшему на лестничной площадке покрытому слоем пыли зеркалу и снова высветил ряды снятых с пола досок, после чего нырнул в зияющую тьму родительской спальни. Подходя к двери, я не мог унять бешеный стук сердца.
Луч света выхватил сначала одну человеческую фигуру, затем другую — рядом.
Поняв, что он с ними сотворил, я как вкопанный застыл на месте.
Стоявший на туалетном столике передо мной радиоприемник внезапно ожил и стал наигрывать главную тему из популярного в прошлые годы шоу “Выбор домохозяек”. Мне была знакома эта мелодия, олицетворявшая светлую и безмятежную мою прошлую жизнь.
Мать стояла в неестественно прямой позе и чистила пылесосом пол под кроватью. В данный момент она представляла собой грубую пародию на домохозяек времен начала шестидесятых годов — типичный персонаж из “Люси-шоу”, — в блузке и надетом поверх нее цветистом льняном фартуке. Грим на лице точь-в-точь как у клоуна, пронзительно-красная губная помада размазана практически по всей нижней половине лица, а на голове красовался нелепый желтый парик. В таком положении ее удерживала эластичная серебристая лента не меньше ярда в длину, которой ее сначала привязали к метле, а затем закрепили на полу. Еще одним куском ленты к кисти руки у нее была приторочена ручка пылесоса.
Аналогичным образом была зафиксирована нелепая поза отца. Он сидел в кресле, поджав под себя
