Часть наших подразделений уже получила приказ расположиться на правом берегу Стохода, чтобы удерживать здесь переправы до подхода Красной Армии. Все мы были уверены, что очень скоро партизанам и армейцам все же доведется воевать вместе, плечом к плечу.
СМЫТОЕ ПЯТНО
О том, что в бою под Несухоеже в числе других равен Негнемат Маханов, доложил мне капитан Дроздов.
- Маханов... Маханов... - старался припомнить я партизана с этой фамилией.
- Севастополец, - подсказал капитан.
- Ах да, тот морячок! - кивнул я, сразу многое восстановив в памяти. - И хорошо он дрался?
- Отлично! По-севастопольски...
Неудивительно, что о ранении Маханова услышал я от капитана, возглавлявшего нашу группу дальней разведки. С Негнематом Махановым и Устином Дроздовым связана целая история, о которой хочется рассказать.
Осенью партизанская застава на Стоходе задержала и доставила к нам в штаб двух человек, одетых в немецкую форму. Оружия они не имели, знаки различия с кителей были сорваны. Оба задержанных говорили по-русски. Еще на заставе они сообщили, что дезертировали из РОА - 'русской освободительной армии', как называл свое презренное войско предатель Власов.
При допросе старший из доставленных в штаб назвался Федором Прокофьевичем Силкиным, тридцати четырех лет, бывшим капитаном одной из стрелковых дивизий, оборонявшей до последнего дня Севастополь. Силкин широк в плечах, нетороплив, его простоватое лицо изрезано глубокими морщинами. Второй перебежчик - на вид лет двадцати трех, стройный, черноволосый, с крепкими монгольскими скулами. Он назвал себя татарином Негнематом Хабибуловичем Махановым, бывшим лейтенантом морской пехоты, тоже участником Севастопольской обороны.
- С Федором мы познакомились еще на мысе Херсонес, когда фашисты прижали нас к самому морю, - рассказывал Маханов. - Вместе были в боях, вместе попали в плен, вместе прошли многие пересыльные пункты и лагеря. Последний концлагерь - самый страшный! Пленным там прямо сказали: или в РОА идите, или насмерть заморим голодом... Десять дней сидели без всякой жратвы... Чувствую, еще день - и протянемся! 'Будем помирать, Силкин?' спрашиваю. 'Обожди, брат, - отвечает. - Мертвыми мы России не нужны, мертвых у нее и так уже много... Вон в одном Севастополе сколько их осталось! А живыми, может, еще и пригодимся для дела'. И решили мы пойти в это паскудное войско, лишь бы к партизанам нас поближе доставили... Понимаем, что на нас пятно. Смоем! Хотим смыть...
- Где находится полк, из которого вы дезертировали?
- В Бресте.
- Какие настроения в полку?
- Да в полку почти все не по своей воле и рады бы уйти к партизанам!
Подтвердил это и Федор Силкин.
Показания перебежчиков нуждались в тщательной проверке. Но пока мы могли проверить только одно: верно Ли, что Силкин и Маханов - участники обороны Севастополя.
В штаб вызвали Устина Дроздова.
Вошел молодой подтянутый капитан. Непослушные волосы цвета спелой соломы выбивались из-под его пилотки. Все 250 дней героической обороны Севастополя капитан Дроздов был среди ее участников. Когда немцы добрались до Херсонесского маяка, Устин с горсткой однополчан продолжал отстреливаться из пещер, вымытых водами Козацкой бухты у подножия мыса. Затем он с тремя товарищами пытался проскользнуть к своим через занятый фашистами Крым. Их схватили где-то под Симферополем. Плен... Пересыльные пункты... Два побега, последний - удачный... В Брянских лесах Устин Дроздов стал партизаном.
Наверно, Силкин и Маханов были немало удивлены, когда вошедший начал проверять их совершенно конкретными, точно поставленными вопросами, относящимися к Севастополю:
- Какая дивизия держала оборону на Инкермане? По какому склону Сапун-горы стояла седьмая бригада морской пехоты? Кто командовал седьмой бригадой, а кто восьмой? Когда последний советский корабль заходил в Козацкую бухту? Как он назывался?
Но и ответы следовали быстрые, точные.
- Севастопольцы! - убежденно заключил Дроздов.
Однако для нас Маханов и Силкин были пока еще и власовцами. Перебежчиков из вражеских формирований мы к себе принимали, хотя, естественно, строго за ними присматривали, проверяли в боевых делах. Надо оставить и этих двух, но дело ведь не только в них. Меня с Дружининым заинтересовало утверждение, что чуть ли не все солдаты находившегося в Бресте полка власовцев хотели бы перейти к партизанам.
Силкин и Маханов рассказали, что полк насчитывает 700 человек. Поскольку большинство из них вовлечено в РОА насильно, под угрозой смерти, гитлеровцы не очень-то полку доверяют. Поэтому и держат его в глубоком тылу на охране железных дорог. Командует полком некий Черкасский, но как он настроен - Силкин с Махановым не знали. Будучи всего лишь рядовыми, они находились от высокого начальства довольно далеко.
Полученные сообщения мы обсудили у себя в штабе.
- Есть перспектива перетянуть к нам весь полк целиком, надо ее использовать, - сказал я. - По вот давайте подумаем, как это лучше сделать.
Первым высказался Рванов:
- Весь полк не перетянешь, пока он расквартирован в городе. Под каким-то предлогом его нужно заставить выйти из Бреста, поближе к лесу. А тут не обойтись без содействия командира полка! Чем дышит этот Черкасский, мы не знаем. Надо прощупать его настроение.
- В душу к Черкасскому все равно не заглянешь, - покачал головой начальник войсковой разведки Антон Сидорченко. - Но скорее всего, Черкасский - полнейшая сволочь... Первому попавшемуся фашисты полк не доверили бы!
- Верно! - согласился Рванов. - Однако Черкасскому пора бы уже позаботиться о спасении собственной шкуры... Вот поэтому он, возможно, и поможет нам. Так или иначе, надо попытаться действовать через командира полка. Без него больше двух-трех мелких групп не перетащишь. Не может целый полк или хотя бы один батальон выйти без приказа из казарм, построиться и марш-марш к лесу!
- Правильно, Дмитрий Иванович! - кивнул Дружинин. - По-моему, следует поставить вопрос перед Черкасским прямо, сделав это в письменной форме... Какой-то шанс имеется, и необходимо его использовать.
- Обязательно использовать! - подтвердил я. - Давайте свяжемся с командиром полка! Пожалуй, так лучше всего.
В адресованном Черкасскому письме мы предложили ему помочь переходу полка к партизанам. На основе имевшихся у меня полномочий я гарантировал амнистию всем перешедшим на советскую сторону солдатам и командирам РОА, в том числе и самому Черкасскому. Своим представителем для переговоров я назначил капитана Дроздова, которому вместе с группой дальней разведки предстояло выехать в район Бреста.
Дальних разведчиков партизаны других подразделений называли 'сметанниками'.
- Идут себе впереди и всю сметанку снимают! - говорили о людях Дроздова. - Для них - первый почет в селах, для них - первое угощение, у них и первые трофеи!
Так-то оно так, но нередко разведчики принимали на себя и первые вражеские пули, первыми сталкивались со множеством опасностей. Зато наши походные колонны всегда хорошо знали обстановку впереди себя. Во время рейда с Черниговщины группа Дроздова уходила вперед на сто километров и разведывала полосу шириной километров в десять - пятнадцать, непрерывно поддерживая радиосвязь со штабом. Именно поэтому во время рейдов мы продвигались успешно и почти не имели потерь.
В группу капитана Дроздова входило сорок отборных, закаленных во многих переделках конников. Храбрости каждому из них не занимать. Все они предприимчивы, находчивы, осторожны. Такими сделала их необходимость часто действовать в отрыве от основных сил соединения. Отличным боевым офицером был и командир дальних разведчиков коммунист Устин Феоктистович Дроздов. Мы не сомневались, что он справится и с новым заданием. Сделать же ему предстояло многое и помимо того, что было связано с письмом Черкасскому.
