изнуренных недоеданием и не знающих, что так близко живут люди.
Скоро мы уснули, обогретые радушным приемом.
-- Вставайте, уже третий раз завтрак подогреваю,-- услышали мы голос хозяйки, возившейся у летней печи. -- Мужчины давно ушли к вашим.
-- Как к нашим, в дождь? -- переспросил ее Козлов.
-- А дождь-то что им, не размокнут. Товарищи-то ваши голодные.
-- Почему же нас не разбудили, я бы пошел с ними.
-- Они и сами найдут, -- ответила женщина, махнув рукой в сторону убежавшей тропы на юг.
К нам подошел начальник Приискового Управления.
-- Мы сейчас отъезжаем. Что вам нужно, чтобы продолжать работу? -спросил он, вытаскивая из кармана объемистый блокнот.
-- Если мы будем иметь продукты, обувь и одежду, то вернемся в Саяны, -- ответил я. С новой силой воскресла надежда, потянуло в горы, к борьбе.
Через час мы обо всем договорились. Я написал телеграмму в Управление, в Новосибирск, с краткой информацией, запросил, где Мошков, и сообщил о намерении вернуться в горы и продолжать работу. Начальник Приискового Управления заверил меня, что продовольствие будет нам доставлено через пять- семь дней из ближнего прииска Тукша, и мы распрощались.
...Через день на берегу Неготы был разбит большой лагерь. Мы с Трофимом Васильевичем занялись обработкой накопившегося материала, составляли маршрут предстоящего похода. Товарищи же после трехдневного отдыха помогали гостеприимным старателям мыть золото.
-- Давай, давай, бутара простаивает, -- часто доносился до слуха голос Алексея, уже успевшего освоить старательское дело. Иногда и мы с Трофимом Васильевичем брались за тачки или кирки. За работой время текло незаметно. А вечером, когда над залесенной долиной реял сумрак, просыпалась губная гармошка, текли по пространству звуки знакомых напевов. К людям вернулась жизнерадостность.
21 июля прибыл приисковый транспорт с продовольствием и одеждой. Наконец-то мы сбросили с своих плеч одежду, испытавшую на себе силу солнца, дождей, костров и чащи. Мы готовились вернуться в центральную часть Восточного Саяна.
В последний вечер к лагерю подъехал нарочный.
-- Мошков-то ваш... с Околешниковым погибли... Вот тут подробно... -- и он передал мне пакет.
В пакете, помимо письма начальника Управления, было несколько телеграмм. Одна из них следующего содержания: 'Из Новосибирска прииск Караган Саянская Экспедиция Федосееву. Мошков и Околешников шестнадцатого июня погибли порогах Кизира тчк Богодухов и Берестов тяжелом состоянии доставлены рыбаками больницу поселок Ольховка зпт сообщению врача их здоровье улучшается тчк самолеты вас не застали Кинзилюке'.
-- Вот оно что, братцы, случилось... Я же говорил Мошков не забудет своей клятвы... -- сказал Алексей и, отвернувшись, заплакал. Все встали.
-- Промахнулись где-то, -- вздохнул Павел Назарович.
Это была тяжелая утрата для экспедиции и большое горе для всех нас. Мы глубоко переживали гибель Мошкова. Ушел близкий человек, разделявший с нами много лет труда и скитания по неисследованным просторам Сибири. Хорошим товарищем был и Околешников.
Подробности их гибели мы узнали позднее от оставшегося в живых Богодухова. Как оказалось, они благополучно миновали верхние два порога и уже проплывали Семеновскую шиверу. Это, пожалуй, самый опасный участок на Кизире. Там река, прорезав себе путь в граните, то набрасывается на скалы, сдавившие ее с двух сторон, то, взбесившись, неудержимо проносится между крутых валунов, то вдруг рассыпается по перекату или по каменистой гряде. На каждом шагу здесь человека подстерегает опасность. Прозевай повернуть нос лодки или отбросить корму -- и конец.
Семеновская шивера тянется на шесть километров. Много ценностей хранит она: соболиных шкурок, личных вещей промышленников. Не один смельчак погиб в этой холодной речной расщелине.
Мошков и Околешников плыли впереди. Они знали, по рассказам Павла Назаровича, что где-то близко самое опасное место в шивере под названием 'Баня'. Там река делает крутой поворот влево и со страшной быстротой набрасывается на торчащий посредине русла огромный камень. Влево от него -скала, вправо -- все забито обломками. Лодка, проплыв небольшой перекат, неожиданно оказалась за этим роковым поворотом. Впереди словно выросла скала, перерезав реку. Камень остался вправо. Мошков понял -- гибель неизбежна, но вспомнив, что сзади товарищи, крикнул: -- Баня! Берите вправо!..
Не повернись он, чтобы предупредить товарищей, используй эти две-три роковые секунды на то, чтобы отвернуть нос лодки от опасной скалы, куда их нес неумолимый поток, они бы с Околешниковым спаслись, но погибли бы двое других, однако Мошков остался верен себе, и это был его последний товарищеский долг!
Богодухов и Берестов налегли на весла, стали жаться к берегу, но течение несло их в горло поворота. Оставалось метров пятьдесят, когда лодка ударилась о валун и переломилась. Они бросились вплавь и с трудом миновали камень. А в это время лодка с Мошковым и Околешниковым налетела на скалу, и оба исчезли навсегда.
Богодухов и Берестов добрались до берега. У первого был поврежден позвоночник, у второго ноги. Ни спичек, ни кусочка хлеба. Сначала они еле передвигались, поддерживая друг друга, кричали, звали товарищей. Потом у Берестова опухли ноги, раны без перевязки кровоточили, а у Богодухова усилилась боль в спине, не позволявшая ему вставать. И все-таки они продвигались, как могли, ползком, вперед! Они считали своим долгом сообщить о нас в поселок.
На восьмой день их подобрали рыбаки, уже со слабыми признаками жизни, и доставили в больницу...
Утром следующего дня экспедиция покинула Неготу и гостеприимных старателей. Наш путь шел на юг. От Мугоя Трофим Васильевич с семью товарищами направился к Кальте, надеясь по этой реке выйти на Канское белогорье, а я с остальными -- к вершинам Казыра, туда, где, украшая горизонт, величественно возвышаются над всей горной страною: пик Грандиозный, Агульские белки и Орзагайские гряды гольцов.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
В тот год, поздно осенью, когда в тайге смолкли брачные песни маралов, отлетели птицы и по Саянам загуляли снежные бураны, экспедиция вышла к Нижнеудинску. Второй маршрут был закончен Нам снова удалось проникнуть к восточной оконечности хребта Крыжина, побывать в верховьях Казыра, на Агульском озере.
Путь был тяжелым На гольцах нас часто заваливал снег, а в солнечные дни мы изнывали от жары и гнуса. Преодолевая малодоступные перевалы, мы поднимали на себе вьюки и вытаскивали на веревках лошадей. Часто ливни не давали покоя, ночные грозы угоняли лошадей далеко от лагеря.
В том совершенно изолированном районе Восточного Саяна мы наблюдали жизнь диких животных, встречались с медведем, сокжоями, маралами.
Проходя через один из глухих ключей, впадающих в Казыр, мы случайно наткнулись на следы некогда существовавшей там землянки. Ее сруб и крыша давно упали и сгнили. Осталась только печь, сложенная из камней. На полу землянки вырос кедр толщиною в двадцать два сантиметра.
Оставленный когда-то людьми лом острым концом упирался в камень, а тупым глубоко врос в ель, к которой когда-то был прислонен Имена смельчаков, посетивших отдаленный район, остались неизвестными, но лом нам подсказал, что это были искатели золота Видимо, в середине прошлого столетия верховья Казыра, то есть центральную часть Восточного Саяна, посетили старатели, эти своеобразные сибирские землепроходцы.
Из Саяна мы привезли большой материал, который лег в основу высокоточной карты и открыл широкий путь к освоению этих суровых гор.
Что же сталось с участниками нашей экспедиции?
Алексей Лазарев, наш повар, в 1941 году ушел добровольцем на фронт и погиб в борьбе с фашистами при героической защите Сталинграда.
Прокопий Днепровский после окончания войны демобилизовался и вернулся в экспедицию. Мы работали с ним в северных районах. Но состояние здоровья не позволило ему дальше путешествовать, и он уехал в родной поселок Харагун Читинской области, где живет до настоящего времени.
Трофим Пугачев и Кирилл Лебедев безотлучно работают в экспедиции. Они самостоятельно ведут
